Он сделал вид, что напряженно думает.
— М-м-м… Видал когда-нибудь, как овечья отара во время бурана сбивается в кучу?
— Нет, сэр.
— Все равно попробуйте. Овцы же не замерзают, авось и вы не замерзнете. А если не любишь компании, можешь всю ночь бегать. Никто слова тебе не скажет, если не будешь за посты вылезать. Главное, не тормози — и не замерзнешь! Разве что маленько устанешь к завтрему!
Он опять ухмыльнулся.
Я отдал честь и вернулся к своему расчету. Мы стали делить наши припасы — и я на этом сильно проиграл; большинство этих олухов даже не сообразили спереть что-нибудь из столовой, а другие все сожрали еще на марше. Однако после нескольких крекеров и сушеных слив все-таки потише трубит в желудке.
Овечий прием тоже сработал: его проделал вместе весь наш полувзвод — три отделения. Конечно, если кто хочет выспаться, то ему не стоит проделывать такие штуки. Если лежишь с краю, один бок, как ни крути, мерзнет, тогда, понятно, лезешь в середину. А уж когда ты в середину пролез — согреваешься, но тут каждый норовит сложить на тебя свои мослы либо дышит в лицо своей нечищеной пастью… Так и ползаем всю ночь взад-вперед, на манер броуновского движения, и не заснуть, и не проснуться окончательно. Поэтому ночь будто сто лет тянется.
Подняли нас бодрым окриком:
— Па-а-адъ-ем! Вых-ходи стр-роиться! Жи-ва!
Крик сопровождался аккомпанементом инструкторских стеков, щелкающих пониже спины. Мы начали зарядку. Я чувствовал себя трупом хладным и не представлял, как смогу дотянуться до носков ботинок. Однако хоть со скрипом, но дотянулся, а на обратном пути почувствовал себя совсем разбитым. Сержант Зим, как обычно, был бодр и подтянут. Кажется, этот мерзавец даже умудрился побриться.
Солнце приятно согревало спины. Зим приказал запевать. Вначале — старые солдатские, «Le regiment de Sambre et Meuse», «Caissons» и «Пирамиды Монтесумы», а потом нашу «Польку полевую», которая кого угодно заставит пуститься рысью. Зиму еще в раннем детстве все уши медведь оттоптал — разве что мощный голосище остался, но Брекинридж уверенно вел мелодию, и даже Зимовы вопли не могли его сбить. На время мы преисполнились самоуверенности и распушили хвосты.
Однако через пятьдесят миль самоуверенности как не бывало. Ночь показалась мне длинной — а день вообще тянулся без конца. И Зим еще отчехвостил нас за «постные морды» и за то, что некоторые не успели — за девять минут от прихода в лагерь до поверки! — побриться.
Многие ребята решили в тот вечер уволиться, и сам я подумывал о том же. Однако не уволился — а все потому, что дурацкие шевроны рекрут-капрала все еще красовались на моем рукаве.
И в ту же ночь нам устроили двухчасовую учебную тревогу.
Все же в самом скором времени я вспоминал о ночевке в груде товарищей как о доме родном, уютном и теплом. Ровно через двенадцать недель после памятного марш-броска меня, почти голым, забросили в дикие канадские скалы и предоставили продираться через них сорок миль. Я справился — и проклинал армию на каждом дюйме моего пути.
Но на финише я даже не был слишком плох. Пара кроликов оказалась менее проворной, чем я, и я был не так уж голоден. Более того — даже одет, меня покрывал толстый слой кроличьего жира, пыли и грязи, а из шкурок вышли мокасины — самим кроликам шкурки были уже без надобности. Диву даешься, что можно при желании сделать обычным обломком камня! Да, похоже, наши пещерные предки не были такими уж тормозами!
Другие ребята тоже справились с этим переходом — те, кто решил попробовать и не уволился загодя. Только двое, пытаясь одолеть горы, погибли. Тогда мы вернулись назад и искали их тринадцать дней, ведомые специальными поисковыми вертолетами и инструкторами в командирских скафандрах, руководившими поисками и проверявшими все слухи. Мобильная Пехота не бросает своих, пока есть хоть какая-то надежда.
Их похоронили со всеми почестями, под оркестр, игравший «Это — наша земля», и присвоив им — посмертно — звания рядовых первого класса. Из наших салажат они первыми достигли таких высот.
Бойцу не обязательно оставаться в живых — смерть входит в его профессию, — но зато тому, как ты умрешь, значение придается громадное. Это просто обязывало подтянуться, держать хвост пистолетом и стараться изо всех сил.
Одним из двух погибших был Брекинридж. Второго — австралийца — я не знал. Впрочем, на учениях гибли и до них, и уж тем более вряд ли они были последними.
Глава 5