Часовые подняли Хендрику руки и зацепили наручники за крюк на столбе. Затем с него сорвали рубаху, а майки под ней не было. Адъютант отчеканил:
— Приговор суда привести в исполнение!
Вперед выступил капрал-инструктор — не из нашего батальона — с плетью. Начальник охраны начал считать.
Счет тянулся медленно — от удара до удара секунд по пять. А казалось — еще медленней. До третьего удара Тед молчал, потом только пару раз всхлипнул.
Затем я обнаружил, что таращусь в нависшее надо мной лицо капрала Бронски, который ударял меня по щекам и пристально вглядывался в глаза. Он прекратил хлопать и спросил:
— Ну как, очухался? Отлично, давай в строй. Живей, сейчас скомандуют идти к осмотру.
Закончив поверку, мы вернулись в расположение роты. Я ничего не мог есть за ужином, и многие из ребят тоже.
Никто и не заикнулся насчет моего обморока. Потом мне сказали, что я не один был такой — с парой дюжин ребят случилось то же самое.
Глава 6
Что легко нам дается, то и ценится дешево… и было бы действительно странно, если бы такая замечательная вещь, как Свобода, не ценилась столь высоко!
В ту ночь, что последовала за увольнением Хендрика, я чувствовал себя хуже, чем когда-либо в лагере Кюри. Я не мог уснуть — если вы прошли учебный лагерь, то должны понимать, насколько потрясен должен быть новобранец, чтобы с ним случилось такое! Но на учениях днем я не был, да и плечо — несмотря на то что врач признал меня выздоровевшим, — все еще побаливало. А тут еще письмо от мамы из головы никак не шло… Вдобавок, стоило мне закрыть глаза, я опять слышал — ССС — ХЛОП! — и видел, как Хендрик обвис, привязанный к столбу.
На шевроны мне было плевать. Они больше ничего не значили — я твердо решил уволиться. Если б не поздняя ночь да отсутствие бумаги и ручки — я уволился бы прямо сейчас.
Тед дал промашку — ему понадобилось на это от силы полсекунды. Ведь все вышло действительно случайно. Хоть и ненавидел он службу — а кто ее любит?! — но все же собирался отслужить срок и получить избирательные права. Тед хотел стать политиком — постоянно об этом говорил. Мол, стоит ему получить гражданство — «вот увидите, сразу многое изменится!» Теперь ему не придется занимать никаких должностей. Стоило самую чуточку расслабиться — и все! Крышка.
Но если такое стряслось с ним, то и со мной может! Ведь и я от случайностей не застрахован! Завтра или на будущей неделе… И даже уволиться не дадут, иначе как под барабан и с исполосованной спиной.
Да, пора признать, что я ошибался, а прав был отец. Пора взять лист бумаги и скорей — домой! Сказать отцу, что готов ехать в Гарвард, а потом заниматься нашим бизнесом — если, конечно, отец не передумал. Надо пойти к сержанту Зиму прямо утром и сказать ему, что с меня хватит. Но это — не раньше утра. Сержанта Зима можно будить только ради чего-нибудь экстренного, а не из-за всякой ерунды — уж будь уверен! Кого угодно — только не Зима.
Сержант Зим…
Он беспокоил меня не меньше, чем случай с Тедом. Когда заседание трибунала кончилось и Теда увели, он сказал капитану Френкелю:
— Разрешите обратиться к командиру батальона, сэр!
— Конечно. Я как раз собирался поговорить с вами. Садитесь.
Зим бросил на меня взгляд, и то же самое сделал капитан. Я понял, что лишний здесь. В приемной не было никого, только пара писарей-штатских. Выходить наружу я не решался — капитан мог зачем-нибудь вызвать меня. Я нашел недалеко от двери кресло и сел.
Сквозь перегородку мне было слышно, о чем они говорят. Штаб батальона был, можно считать, домом, так как в нем находилось стационарное оборудование для связи и записи, однако это было всего лишь «полевое строение облегченного типа» — проще говоря, хибара; так что внутренних перегородок все равно что не было. Я сомневался, что штатским что-либо слышно — оба они были в наушниках и склонились над пишмашинками, да они и внимания не стоили. Подслушивать я не намеревался, но тем не менее все слышал. Зим говорил:
— Сэр, я прошу перевода в боевую часть.
— Не слышу, Чарли, — отвечал Френкель. — Опять меня слух подводит.
Зим:
— Я серьезно, сэр. Эта служба — не для меня.
Френкель раздраженно сказал:
— Прекратите ныть, сержант! Во всяком случае, сперва следует разобраться с делами. Что стряслось?
Зим выдавил:
— Капитан, мальчишка не заслужил десяти плетей.
— Верно. Не заслужил. И ты знаешь, кто во всем виноват. Я — тоже.
— Да, сэр. Знаю.
— Ну так что же? Ведь ты лучше меня знаешь — на этой стадии ребята все равно что дикие звери. Ты знаешь, когда можно поворачиваться к ним спиной, а когда — нет. Тебе известны установка и приказ по поводу статьи девять-ноль-восемь-ноль — нельзя давать им ни одного шанса нарушить ее. Конечно, они будут пытаться — если бы они не были агрессивными, то не годились бы для Мобильной Пехоты. В строю они послушны; они не опасны, когда едят, спят или сидят на собственных хвостах и слушают лекции. Но выведи их в поле, или на учения, или куда угодно — где они заводятся и в крови у них полно адреналина, — они сразу превратятся во взрывчатку почище гремучей ртути.