— Вот как? Ну, парень, тебе просто неимоверно повезло! Будешь писать ответ — если не забудешь, напиши: мол, кадровый сержант Зим шлет поклон.
— Есть, сэр. А ведь он и вам, похоже, передал привет, сэр.
— Что-о?!
— Э… Я не уверен…
Вынув письмо, я прочел:
— «…если случится тебе встретить кого из старых моих товарищей, горячий им от меня привет!» Это ведь для вас, сэр?
Зим задумался, глядя сквозь меня.
— Пожалуй, да. Для меня среди прочих. Спасибо. Внезапно подтянувшись, он сменил тон:
— До поверки девять минут, а ты еще не принял душ и не переоделся. Живо, солдат! На полусогнутых!
Глава 7
Дальше, наверное, об учебке рассказывать нет смысла. Большей частью это была просто работа — а раз уж я выправился, то и говорить особенно нечего.
Однако нужно еще рассказать о том, что такое силовой скафандр, — отчасти потому, что он меня просто очаровал, частью потому, что именно скафандр втравил меня в историю. Нет, я не жалуюсь — заслужил.
Дело в том, что пехотинец так же связан со своим скафандром, как парни из К-9 со своими псами. Скафандры — это одна из двух причин называться Мобильной, а не просто пехотой. (Другая причина — космические корабли, с которых нас сбрасывают, и капсулы, в которых нас сбрасывают.) Скафандры помогают нам лучше видеть, лучше слышать; делают спину крепче, чтобы таскать громадное количество оружия плюс боезапас, ноги — быстрее, даже прибавляют толку (действуя в бою, человек в скафандре может быть так же туп, как и кто-либо другой, — но этого лучше не надо), увеличивают нашу огневую мощь, повышают выносливость и существенно снижают уязвимость.
Наши скафандры — не космические, хотя и могут их заменить. И не совсем — защитная броня, хотя защищены мы гораздо лучше каких-нибудь рыцарей Круглого Стола. Это даже не что-нибудь вроде танка, хотя один рядовой Мобильной Пехоты без посторонней помощи справится с дивизионом танков или чего-нибудь похожего — если, конечно, найдется такой дурак, что пошлет танки против Мобильной Пехоты. Скафандр также и не летательный аппарат, хотя немного летать может, однако ни космический корабль, ни атмосферные леталки не смогут успешно бороться с человеком в скафандре, разве что подвергнуть район, где он находится, массированной бомбардировке, а это все равно что спалить дом, чтобы уничтожить одну муху. А мы можем проделывать такое, на что не способны ни самолеты, ни звездолеты, ни подводные лодки.
Существует дюжина способов массового уничтожения на расстоянии — звездолеты, ракеты, то да се. Они могут устроить катастрофу такого масштаба, что война, считай, кончена — народа или целой планеты больше не существует. Мы же делаем совершенно другие вещи. Мы делаем войну таким же личным делом, как щелчок по носу. Мы можем действовать избирательно, создавая давление в строго определенной точке и на строго определенное время. Нам никогда не приказывали спуститься и убить — или захватить — всех рыжеволосых левшей в заданном округе, но, если прикажут, мы сможем! Мы сделаем.
Мы — просто парни, которые отправляются куда нужно и когда нужно, занимают определенный район, закрепляются, выковыривают противника из укрытий и заставляют его сдаться или умереть. Мы — те самые «грязные сапоги», «пончики», «гусиные лапы», «пешки», которые идут туда, где враг, и разбираются с ним лично. Вооружение теперь не то, но профессия наша изменилась только самую малость. В конце концов, всего пять тысяч лет прошло с тех пор, как пехтура Саргона Великого заставляла шумеров кричать: «Дядя, я больше не буду!» Может, наступит когда-нибудь день, когда можно будет обойтись без нас. Может, разные там близорукие чокнутые гении с выпуклыми лбами с помощью кибермозга изобретут такое оружие, которое сможет забраться в нору, вытащить на свет божий врага и заставить его сдаться или сдохнуть — и при этом не тронет наших, томящихся там же в заключении. Не знаю, я же не гений. Я — пехотинец. Пока они там строят такую машину вместо нас, эту работу проделывают мои товарищи — и я, кажется, тоже немного помогаю.