– …потому что у нас не хватает офицеров, чтобы обучать вас всех, и вам придется иметь дело с нами. Кто чихнул?
Молчание.
– КТО ЧИХНУЛ?
– Это я, – раздался чей-то голос.
– Что я?
– Я чихнул.
– Я чихнул, СЭР!
– Я чихнул, сэр. Я немного замерз, сэр.
– Ого! – Зим подошел к курсанту, который чихнул, поднес кончик жезла почти к самому его носу и спросил:
– Имя?
– Дженкинс… сэр.
– Дженкинс… – повторил Зим с таким видом, будто в самом слове было что-то неприятное и постыдное. – Могу представить, как однажды ночью, находясь в патруле, ты чихнешь только потому, что у тебя сопливый нос. Так?
– Надеюсь, что нет, сэр.
– Что ж, и я надеюсь. Но ты замерз. Хмм… мы сейчас это дело поправим. – Он указал своим стеком. – Видишь склад вон там?
Я невольно бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел, кроме расстилавшейся до горизонта степи. Только пристально вглядевшись, я различил наконец какое-то строение, которое, казалось, было расположено на линии горизонта.
– Вперед. Обежишь его и вернешься. Бегом, я сказал. И быстрее!
Бронски! Пришпорь-ка его.
– Есть, сержант! – Один из той компании со стеками, окружавшей сержанта, рванулся за Дженкинсом, легко его догнал и звучно стегнул по штанам стеком.
Зим повернулся к нам. Он раздраженно прохаживался туда-сюда вдоль строя, искоса оглядывая нас. Наконец остановился, тряхнул головой и сказал, обращаясь явно к самому себе, но так, что всем было слышно:
– Кто бы мог подумать, что этим буду заниматься я!
Он опять оглядел нас.
– Эй вы, обезьяны… нет, даже «обезьяны» для вас слишком хорошо.
Жалкая банда мартышек… За всю свою жизнь я не видел такой толпы маменькиных сынков. Втянуть кишки! Глаза прямо! Я с вами разговариваю!
Я невольно втянул живот, хотя и не был уверен, что он обращается ко мне. А он все говорил, все хрипел, и я начал забывать о холоде, слушая, как он бушует. Он ни разу не повторился и ни разу не допустил богохульства и непристойности. Однако он умудрился описать наши физические, умственные, моральные и генетические пороки с большой художественной силой и многими подробностями.
Но я не был потрясен его речью. Меня больше заинтересовала ее внешняя сторона – язык, манера говорить.
Наконец он остановился. Потом снова заговорил:
– Нет, я не знаю, что делать. Может, отослать их всех обратно. Когда мне было шесть, мои деревянные солдатики выглядели куда лучше. Ну хорошо!
Есть кто-нибудь в этой куче, кто думает, что может сделать меня? Есть хоть один мужчина? Отвечайте.
Наступило короткое молчание, в котором, естественно, принял участие и я. Я хорошо понимал, что не мне с ним тягаться.
Но тут с правого фланга шеренги раздался голос:
– Может быть… думаю, я смогу… сэр.
На лице Зима появилось радостное выражение.
– Прекрасно! Шаг вперед. Я хочу на тебя взглянуть.
Новобранец вышел из строя. Выглядел он внушительно: по крайней мере, на три дюйма выше самого Зима и даже несколько шире в плечах.
– Как твое имя, солдат?
– Брэкенридж, сэр.
– Каким стилем ты хочешь драться?
– Какой вам по душе, сэр. Мне все равно.
– О'кей. Тогда обойдемся без всяких правил. Можешь начинать как захочешь. – Зим отбросил свой стек.
Борьба началась – и тут же закончилась. Здоровенный новобранец сидел на земле, придерживая правой рукой левую. Он не издал и звука.
Зим склонился над ним.
– Сломал?
– Думаю, что да… сэр.
– Виноват. Ты меня немного поторопил. Ты знаешь, где санчасть? Ну, ничего. Джонс! Доставьте Брэкенриджа в санчасть.
Когда они уходили, Зим хлопнул парня по правому плечу и тихо сказал:
– Попробуем еще раз – примерно через месяц. Я тебе объясню, что у нас сегодня получилось.
Эта фраза скорее всего предназначалась только для Брэкенриджа, а я расслышал лишь потому, что они стояли совсем недалеко от того места, где я постепенно превращался в сталактит. Зим вернулся и крикнул:
– О'кей, в этой компании по крайней мере один оказался мужчиной. Мое настроение улучшилось. Может, еще кто-нибудь найдется? Может, попробуйте вдвоем? – Он завертел головой, осматривая шеренгу. – Ну, что ж вы, мягкотелые, бесхребетные… Ого! Выйти из строя.
Вышли двое, стоявшие рядом в строю. Я подумал, что они договорились между собой шепотом. Зим улыбнулся.
– Ваши имена, пожалуйста. Чтобы мы сообщили вашим родственникам.
– Генрих.
– Какой Генрих? Ты, кажется, что-то забыл?
– Генрих, сэр. Битте. – Парень быстро переговорил с другим и добавил:
– Он не очень хорошо говорит на стандартном английском, сэр.
– Майер, майн герр, – добавил второй.
– Это ничего. Многие из тех, кто приходит сюда, поначалу не умеют хорошо болтать. Я сам такой был. Скажи Майеру, чтобы не беспокоился. Он понимает, чем мы будем заниматься?
– Яволь, – тут же отозвался Майер.
– Конечно, сэр. Он понимает, только не может быстро объясняться.
– Хорошо. Откуда у вас эти шрамы на лице? Гейдельберг?
– Наин… нет, сэр. Кенигсберг. – Это одно и то же. – У Зима в руках снова был его жезл. Он покрутил его и спросил: – Может быть, вы тоже хотите драться с жезлами?
– Это было бы несправедливо, сэр, – ответил Генрих. – Мы будем драться голыми руками, если вы не возражаете.
– Как хотите. Кенигсберг, да? Правила?
– Какие могут быть правила, сэр, если нас трое?
– Интересное замечание. И договоримся, что, если у кого-нибудь будет выдавлен глаз, его нужно будет вставить обратно, когда мы закончим драться.
И скажи своему соотечественнику, что я готов. Начинайте, когда захотите. – Зим отбросил свой жезл.
– Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.
– Не будем? Договорились. И давайте начинайте, Или возвращайтесь обратно в строй.
Я не уверен, что все произошло так, как мне помнится теперь. Кое-что подобное я проходил позже, на тренировках. Но думаю, случилось вот что: двое парней пошли на сержанта с двух сторон, пока не вступая с ним в контакт. В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из четырех основных движений, дающих возможность использовать преимущества более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя.