- Вольных? А его тогда почему пустило? Он-то в ошейнике.
- Да, странно.
- Да с ним все странно. Как он, кстати?
- Лучше. Знаешь, у него узор изменился.
- Какой узор?
Лекарь досадливо фыркнул, как всегда, когда ему мешали работать.
- Ну узор... внутри. Ты же говорил, видел, когда сам браслет надевал?
- Видел. А ты... тоже надевал?
Чтоб Клод прикоснулся к этой гадости? Конец света.
- Да мне-то зачем? Я и так вижу. У скованных узор будто льдом сверху прихвачен. Грязным таким... как вода в канале... и у него тоже. Что я ни делал, он на месте оставался. А сейчас будто протаял. Не весь, а так, как льдинки по краям на солнце. Понимаешь?
Да вроде бы прояснилось. И конец света отменяется.
- Думаешь, сокровенное действует?
- Думаю. Надо нам сюда перебираться. Тут нас правда не почуют, и драконы, может, за приют не поплатятся...
- Поплатятся... - хрипловатый голос едва не заставил лекаря отдернуть руки. Занятый разговором, он пропустил момент, когда узор, куда он понемногу переливал свое тепло, налился светом... и безымянный открыл глаза. - Вы же чаровали там... и не маскировались. Ордену выследить такие чары - как младенца по крику отыскать. Странно, что они еще не там...
- Значит, если Дан...
- А Син рыбу вчера приносил, - напомнил Стимий. - И Латка растила что-то.
- Злишев хвост! Скорей в лагерь!
Лагерь был цел. Еще издали, едва завидев летающих собратьев, Архант-ри успокоил свой нервный груз. Спокойно летают, мол... чужаков, значит, нет. Но едва дракон слетел к приметным маленьким навесам, как маленькая фигурка вылетела из-под зеленых ветвей и бросилась наперерез, едва не угодив под тяжелую драконью лапу.
- Ой, ребята... ой, как хорошо, что вы вернулись так быстро... тут такое...- Латка чуть не плакала. Хотя какое "чуть", лицо зареванное, глаза красные, губы прыгают...
- Орден? Дан? Что?
- Марите плохо! Совсем плохо! Клод, скорей, скорей, он ее еле держит...
.."Марита ни за что не позволила бы, чтобы кто-то увидел ее в таком виде" , - толкается в голову непрошеная мысль. Даже пробираясь дремучим густолесьем, даже после схватки с орденцами, нагруженная двумя мешками, своим и Дана, она как-то ухитрялась сберечь прическу, пусть самую простую, и непомятое платье, и руки, пусть в царапинах, но чистые. И Латку медленно, но верно отучала от привычек грызть ногти и шлепать босиком. А тут...
Сначала Клод ее просто не узнал.
Это растрепанное существо с расцарапанным в кровь лбом - красавица Марита? Это бьющееся на сене, едва удерживаемое Сином, норовящее вцепиться зубами в шею бедняги-южанина - это и есть та "милле безупречность", как звал ее ехида-Дан?
- Ей стало плохо сразу, как вы улетели, - частила рядом Латка. - Сначала молчала, только обронила, что голова что-то болит... Ну прилегла в шалаше, я ей компресс на лоб принесла, она притихла. А потом смотрю, встает. За голову руками держится, стонет, а встает! Я помочь сунулась, может, ей того, в кустики надо... Спросила, а она мне "Пошла вон". Я чуть черпак не уронила - она так никогда... даже сначала... ну ты помнишь ведь... а потом глянула, и Клод, взгляд у нее... не ее.
- Глаза? - лекарь присел рядом, пока не касаясь. Странно...
- Не глаза... - Латка мучительно пыталась подобрать слова. - Взгляд. Будто изнутри кто смотрит. Чужой. Нехорошо так, на вещь будто. А потом ей совсем плохо стало.
- И ты Сина позвала?
- Он сам прибежал. Когда Марита упала и стала головой об землю биться.
- Так лоб - это она сама?
- Сама, конечно! Клод, так страшно было. Плачет, бьется и ругается... так ругается... я таких слов и не слышала никогда. Мы ее держим, а она то грозится, то обзывается. И нас обзывает, и себя. Мол, слабачка, бестолочь, только на глотки годится. И кусаться стала...
- Син, а сейчас она ка... Стоп. Куда?
- А? Укусила? Меня за руку, Сину в плечо и шею.
- Подожди! - Клода прошило ознобом не хуже Латки. - Куда годится?
- На глоток или на питье... не помню я. А что?
Вряд ли у лекаря получилось бы ответить. Ненавистное слово было как ветер на море - волна воспоминаний взметнулась и заколола ледяными, ранящими брызгами. Подпитка... подпитка... касание губ, пляшущая под ногами земля, тошнотная слабость, от которой, кажется, вот-вот остановится сердце. Лицо отче Лисия, довольное, с блестящими глазами. Тревожные вопросы Стимия, "Лисий у тебя, считай, год жизни отнял"... уплывающее сознание... подпитка...