Да и тот кончался слишком быстро – первые петухи кричали еще до света, а иногда приходилось вскакивать и по ночам – если в зыбке опять капризничал новый младенец. И Латка устало меняла ему пеленку, качала зыбку, тихонько напевала песенку-колыбельную. Про двух уточек на пруду, про белого зайку, который ищет домик, даже иноземную колыбельную, которую подслушала в каком-то сне…Только "Ой, веточка, ой грушечка", любимую селищанами Пригорья, никогда не пела.
И никогда больше не смотрела на груши.
Сломанная ветка словно перечеркнула ее имя в светлом свитке богини Судьбины. Отец не забывал попрекнуть дочку сначала в недоборе плодов – аж на два десятка резок меньше получили на торжище. Потом именно Латка оказалась виновата, что при уплате налогов, дара в Храм и уплаты всех долгов семья осталась без монетки, и богатство опять проплыло мимо носа. Из-за этого они опять не купили ни свиньи, ни доли в cелищанском грибовнике…
И через год. Неурожайный год выдался, дожди не дали пчелам слететь на цветки, и завязей не было. И через два… И через три. Семья все никак не могла выбраться из бедности, и отцу, конечно, нужно было найти виноватого в постоянных неудачах. И снова всплывала разговоре груша, которая должна была принести кучу денег, но из-за одной нерадивой девчонки…
Нерадивая сначала плакала. Потом думала, что если будет много работать, стараться, то может, папа перестанет смотреть на нее, как на порождение бога Злиша, а мама – ругать за каждую мелочь… Потом привыкла.
Латка безропотно ухаживала за огородом, смотрела за малышами, которые появлялись почти каждый год, убирала хатку, к которой все никак не могли пристроить еще одну горницу, готовила нехитрую снедь. Но была виновата всегда и во всем.
Постепенно она смирилась с этим. Притерпелась. Стала находить маленькие радости. Например, семена какой-то особой репы, которые отцу всучили на торжище, проросли цветами, причем нежными и душистыми. Отец конечно, злился – пользы с цветов никаких, не то что репа, мать равнодушно проходила мимо… а Латка потихоньку снимала душистые лепестки и сушила на чердаке, собираясь потом подмешать в сено для подушек. А осенью на месте отцветших головок появились твердые блестящие шарики – семена. И она бережно собрала и ссыпала их в полотняный мешочек.
Радостью было то, что маленькие братики ее любили. И скоро научились подстраивать так, что разозленный отец, собираясь в очередной раз посчитаться с "нерадивой девчонкой", находил вместо нее кого-то другого с приготовленной фразой: "А Латка уже ушла в лес за…"
И еще радостью, пусть нечастой, были сны. Сны она очень любила. После каждого Латка ходила с праздничным настроением, часто пытаясь понять, какая жизнь у "Других". Почему девочка в блестящем платье так часто сидит голодная? Ведь еды на столе – тьма-тьмущая. Кого сегодня лечит мальчик из города, где вместо улиц – вода? У Сина опять болит спина… снова этот "смотритель" к нему придрался. Прямо как Латкин папа. А мальчик, который покрасил кота, опять на торжище? Большом торжище, в каменной хате… доме, то есть.
Это была другая жизнь и другие люди. Это было интересно.
Аранция. Город Улева."Иными признаками болезни гиптас может являться пятна на лице и теле, сыпь на коже, особливо на животе, зуд и кашель. А такоже жар неунимаемый. Ежели на вторые сутки кашель кровавым становится, то врачу надлежит упредить болящего о смерти неминучей и уведомить гобернанте о заразе смертной…"
– Клод, ты где? Клод!
"Такоже надлежит испить микстуру противу заразы и вручить душу свою богине Судьбине…"
– Клод! Погоди, дорогая, он, верно, снова у книг…сейчас позову. Клод!
Мальчик с усилием вынырнул из вязи строк и растерянно глянул на цветную полоску посреди оконного стекла. Ох, уже желтое стеклышко! Зачитался… про ужин забыл.
– Здесь я! Пушинку погоди… – он торопливо сунул книгу на полку и соскочил на пол. Одернул курточку, пригладил волосы… – Прости, я сейчас.
– Опять изучал премудрого Доменну? – Эрнесто потянулся погладить сына по голове, но тут послышался грохот. Книжке, наверное, стало обидно, что ее так и не дочитали. И она тяжело хлопнулась на пол между хозяевами, вызывающе выставив напоказ кожаную обложку…
– "Болезни, бывшие и исчезнувшие"? – Эрнесто недоуменно поднял тонкий, но увесистый томик, творение своего наставника в лекарском ремесле. – Зачем тебе? Этих болезней уже нет.
– Я знаю. А если появятся?
Отец задумчиво смерил глазами свое талантливое чудо. Мальчик любознателен, как целая стая студентов. Но некоторые вопросы задавать опасно. Как объяснить все так, чтоб было понятно Клоду?