Возможно, их далекие предки когда-то попали сюда случайно на потерпевшем аварию корабле, а возможно, с умыслом были оставлены на планете в надежде, что здесь разовьется самобытная цивилизация. Несмотря на примитивный образ жизни, они сохранили манеры цивилизованных людей. В их головах, наверное, царил сумбур: обрывки знаний о прошлом предков мешались с представлениями галактического бытия, но они не выглядели несчастными. Планета была по-своему гостеприимной, а жизнь ее обитателей протекала просто и незамысловато, как в незапамятные времена на тихоокеанских островах Земли, родины всего человечества. «Тихим океаном» цивилизации, контролируемой Бетельгейзе, было пространство, а зачарованные острова и проклятые миры кружились в черной пустоте вокруг бесчисленных солнц.
«Впрочем, эта аналогия не имеет смысла», – решил Алган. Он лежал на носу судна, поглаживая рукой шахматную доску с тончайшими гравюрами, символизирующими Вселенную.
Аналогия в самом деле не имела смысла – ведь цивилизация на Тихом океане была делом случая и истории, а галактическую цивилизацию создал человек. Людей сознательно оставляли на отдаленных планетах, чтобы свернуть историю с проторенного пути. Эту холодную концепцию освоения Вселенной разработала Бетельгейзе… Бетельгейзе не остановилась на том, что подарила человеку пространство, она пыталась строить будущее человечества по своим планам.
Холодный гнев снова охватил Алгана. Рука лежавшая на полированной поверхности доски, дрогнула. Давняя ненависть человека прошлого к Бетельгейзе проснулась в нем. Однако теперь эта ненависть обрела новый смысл. Он понимал, что является пешкой в какой-то космической игре, но теперь решил перейти на сторону противника, ведь Бетельгейзе была не просто противником в игре, а врагом.
Наблюдатель издал протяжный крик, и Алган приподнялся, опасаясь засады. Но увидел, что судно приблизилось к запруде из древесных стволов, которая перегородила газовую реку. Справа, посреди пурпурно-красной равнины, высились белые строения космопорта.
Люди высыпали на палубу и засуетились вокруг тяжеленных рулей, подбадривая себя протяжными криками, перекрывавшими скрип балок. Плот замедлил бег и, упершись носом в канаты, застыл посреди реки. Глубина под ним по-прежнему была не менее километра.
К бортам привязали канаты, и невидимые бурлаки потащили плот к берегу. Он пристал к серебристому обрыву прямо под стенами космопорта, к которому вела извилистая тропа, пробитая тысячами ног.
Белое словно мел лицо, изборожденное тысячами морщин, медленно повернулось в сторону Алгана. Старик комочком сжался в стальном кресле, похоже попавшем сюда с потерпевшего аварию звездолета. Взглядом полуприкрытых глаз он обвел грязный дворик, розовую лагуну и две колючие изгороди из кактусов – их зелень резко контрастировала с красно-фиолетовой растительностью планеты.
Над двориком высился космопорт, устремленный к звездам, словно необычный часовой. Кое-где среди растительности торчали каркасы старых звездолетов. Очертания их ободранных корпусов напоминали о ранних годах освоения пространства.
Тонкие сухие губы старика дрогнули. Затем послышалась глухая нечленораздельная речь. Алган ничего не понял. Наконец, медленно, будто это стоило ему невероятных трудов, старик произнес слова, понятные Алгану.
– Это было давно, – прошамкал старик, – очень давно.
Он шевельнулся, его правая рука поднялась с колен и потянулась к Алгану. В дневном свете она казалась почти синей, кожа на ней была такой истонченной, что можно было различить каждую вену, каждую косточку, каждое сухожилие.
– Я забыл слова, – пробормотал старик. – Я так давно не говорил на этом языке. Здесь живут сущие дети, и с ними надо говорить языком детей…
– Я прибыл издалека, – тихо произнес Алган, боясь, как бы этот призрак от звука его голоса не рассыпался в прах.
– Откуда? – спросил старик.
Он наклонился вперед. Его желтые остекленевшие глаза словно впервые увидели посетителя.
– Какая разница, – громко ответил Алган.
Он сделал шаг вперед и остановился посреди грязного двора. Потом поправил лямки рюкзака, в котором хранилось все его достояние, и оглядел хижину.
– Я знавал времена, – проговорил старик, – когда Бетельгейзе была отдаленной колонией, но она уже начинала набирать силу. Мы были пилотами. Отменными пилотами. Мы неслись от одного мира к другому, нас пьянила радость побед, и мы не знали усталости. Нам нужна была постоянная смена впечатлений. Потому мы и живы до сих пор. Мы не играли первых ролей. Их играли те, кто оставался на открытых нами планетах. Они умирали, но были правителями, торговцами, техниками. Мы же так и оставались отчаянными головами, прыгающими из мира в мир. Потому мы и живы. Мы видели, как стареют другие. Прилетая на планету, мы встречали сыновей наших друзей и снова пускались в путь, а годы летели…
Он заморгал, и его руки легли на подлокотники кресла.
– Кто ты такой, малыш? – спросил он. – Я никогда не видел тебя здесь. Ты прибыл из космоса? Я сразу подумал об этом. Ты не говоришь на местном наречии, а я почти позабыл добрый старый язык пилотов.
– Меня зовут Алган. Жерг Алган. На Эльсиноре я узнал, что могу получить от вас кое-какие интересующие меня сведения.
Ледяной тон собственного голоса удивил Алгана. Он чувствовал, что внутри растет какое-то новое существо, холодная проницательность которого даже пугала его. Он сбросил на землю рюкзак, развязал его, извлек шахматную доску и сунул ее под нос старику. Алган склонился к самому лицу старого пилота, чтобы лучше видеть выражение его лица.