Над экраном вспыхнула красная лампочка. Очертания башни размыло. Лампочка погасла. Ни грохота, ни малейшей вибрации. Алгана не вжало в жесткое кресло, он не услышал рева двигателей и скрежета металла. Только сменился голос, который с той же монотонностью чеканил слова, перечисляя цифры.
Корабль стартовал. Звездолет пересек границы атмосферы, и на экране холодным неподвижным огнем засияли звезды…
Алган встал и с осторожностью двинулся по проходу, ощущая в сердце сосущее чувство тоски: сила тяжести здесь была на треть меньше той, к которой он привык за тридцать два года скитаний по Даркии. Отныне ему суждено жить в этих условиях — такая сила тяжести была принята на всех кораблях Галактики.
Он приблизился к экрану, повернулся лицом к сидящим в креслах людям и спросил:
— Кто знает, к какой звезде мы летим?
Ответом ему было подавленное молчание.
Алган уселся и обвел взглядом тех троих, что делили с ним небольшую каюту с голыми стальными стенами, — Пейна, старого космического волка с изъеденным морщинами лицом, Сарлана, рыжеволосого молодого человека, его соседа в момент старта, и приземистого крепыша с бычьей шеей и крохотными глазками, чьего имени он не знал. Они выглядели неплохими ребятами, а двое последних во всем пытались копировать Пейна, упорно стремясь отвести взгляд от экрана, на котором чернела пустота с редкими блестками звезд.
— К какой звезде мы летим? — переспросил Алган.
Пейн засмеялся.
— Уже дрожишь, Жерг? Наслушался историй про жутких чудищ, которые населяют далекие планеты. Через пару лет станете жалеть, что их было маловато на вашем пути.
— А какое это имеет значение для нас? — скучным голосом пробормотал Сарлан. — Один мир или другой. В нашем положении…
Невысокий крепыш промолчал.
— Мы летим к центру Галактики, — сказал Пейн. — Там самая высокая плотность звездных систем и больше шансов наткнуться на подходящую для человека планету.
— Почему бы нам не глотнуть чего-нибудь покрепче? — неуверенно спросил Сарлан.
Пейн открыл шкафчик и извлек бутылку и стаканы.
— За старт, — предложил Алган.
Они молча выпили, избегая смотреть друг на друга. Их глаза скользили по блестящим стенам каюты, а лица выражали неуверенность.
Пейн усмехнулся.
— Не думайте, что будете жить в этой клетке целую вечность.
Он тронул клавиши переключателя. Свет погас. Кто-то уронил свой стакан, и тот запрыгал на упругом полу, словно мяч. Алган отступил на шаг, уперся спиной о металлическую перегородку и выбросил вперед руки, опасаясь нападения. Его зрачки расширились, пытаясь уловить хоть малейший свет. Но вокруг была беспросветная тьма. Тишину разрывало лишь свистящее дыхание соседей по каюте. Алган напрягся — в нем проснулись древние инстинкты, древние страхи и древнее умение преодолевать их.
Затем посветлело. Холодный голубоватый свет постепенно усилился и стал ровным, обрисовав зыбкие контуры теней, тел, заиграл на зубах, глазах, металлических застежках.
Подул сильный ветер. Они пробуждались от сна в необъятном лесу. Над головой вековые деревья играли изумрудной листвой. Где-то за кустами журчал невидимый источник.
Алган обернулся. Его пальцы ощупали холодную стену. Они были пленниками в стальной клетке, и их окружал нескончаемый нереальный лес.
— Значит все, что рассказывают о звездолетах, правда, — проговорил он.
— Ничего не бойтесь, — улыбнулся Пейн. Он нагнулся и запустил руку в траву. Она прошла сквозь изображение и нащупала стакан.
— Не бойтесь ничего, — повторил Пейн. — Это обычная техника. Я специально не предупредил вас, чтобы эффект был разительней. Пустую холодную каюту можно превратить во что угодно — в горы, леса, моря, подводные бездны, просторы заоблачных высот…
Во время первых полетов люди часто сходили с ума от однообразия и монотонности путешествия. Психологи нашли выход. Они создали иллюзию, полную и совершенную. Они преобразили окружение, сделав его изображением, декорацией, игрой. Вы можете скользить меж звезд и бродить среди руин давно покинутых дворцов. Вы — творцы, пока длится путешествие. Но человек привыкает ко всему. И вскоре начинает ощущать эти леса и горы как декорацию, необходимую для борьбы с клаустрофобией. Человек родился под открытым небом, и отсутствие небесных просторов давит на него сильнее, чем свинцовая клетка. Он не может долго выдержать отсутствия неба. А потому уносит его с собой в свои путешествия.