Люди высыпали на палубу и засуетились вокруг тяжеленных рулей, подбадривая себя протяжными криками, перекрывавшими скрип балок. Плот замедлил бег и, упершись носом в канаты, застыл посреди реки. Глубина под ним по-прежнему была не менее километра.
К бортам привязали канаты, и невидимые бурлаки потащили плот к берегу. Он пристал к серебристому обрыву прямо под стенами космопорта, к которому вела извилистая тропа, пробитая тысячами ног.
Белое словно мел лицо, изборожденное тысячами морщин, медленно повернулось в сторону Алгана. Старик комочком сжался в стальном кресле, похоже попавшем сюда с потерпевшего аварию звездолета. Взглядом полуприкрытых глаз он обвел грязный дворик, розовую лагуну и две колючие изгороди из кактусов — их зелень резко контрастировала с красно-фиолетовой растительностью планеты.
Над двориком высился космопорт, устремленный к звездам, словно необычный часовой. Кое-где среди растительности торчали каркасы старых звездолетов. Очертания их ободранных корпусов напоминали о ранних годах освоения пространства.
Тонкие сухие губы старика дрогнули. Затем послышалась глухая нечленораздельная речь. Алган ничего не понял. Наконец, медленно, будто это стоило ему невероятных трудов, старик произнес слова, понятные Алгану.
— Это было давно, — прошамкал старик, — очень давно.
Он шевельнулся, его правая рука поднялась с колен и потянулась к Алгану. В дневном свете она казалась почти синей, кожа на ней была такой истонченной, что можно было различить каждую вену, каждую косточку, каждое сухожилие.
— Я забыл слова, — пробормотал старик. — Я так давно не говорил на этом языке. Здесь живут сущие дети, и с ними надо говорить языком детей…
— Я прибыл издалека, — тихо произнес Алган, боясь, как бы этот призрак от звука его голоса не рассыпался в прах.
— Откуда? — спросил старик.
Он наклонился вперед. Его желтые остекленевшие глаза словно впервые увидели посетителя.
— Какая разница, — громко ответил Алган.
Он сделал шаг вперед и остановился посреди грязного двора. Потом поправил лямки рюкзака, в котором хранилось все его достояние, и оглядел хижину.
— Я знавал времена, — проговорил старик, — когда Бетельгейзе была отдаленной колонией, но она уже начинала набирать силу. Мы были пилотами. Отменными пилотами. Мы неслись от одного мира к другому, нас пьянила радость побед, и мы не знали усталости. Нам нужна была постоянная смена впечатлений. Потому мы и живы до сих пор. Мы не играли первых ролей. Их играли те, кто оставался на открытых нами планетах. Они умирали, но были правителями, торговцами, техниками. Мы же так и оставались отчаянными головами, прыгающими из мира в мир. Потому мы и живы. Мы видели, как стареют другие. Прилетая на планету, мы встречали сыновей наших друзей и снова пускались в путь, а годы летели…
Он заморгал, и его руки легли на подлокотники кресла.
— Кто ты такой, малыш? — спросил он. — Я никогда не видел тебя здесь. Ты прибыл из космоса? Я сразу подумал об этом. Ты не говоришь на местном наречии, а я почти позабыл добрый старый язык пилотов.
— Меня зовут Алган. Жерг Алган. На Эльсиноре я узнал, что могу получить от вас кое-какие интересующие меня сведения.
Ледяной тон собственного голоса удивил Алгана. Он чувствовал, что внутри растет какое-то новое существо, холодная проницательность которого даже пугала его. Он сбросил на землю рюкзак, развязал его, извлек шахматную доску и сунул ее под нос старику. Алган склонился к самому лицу старого пилота, чтобы лучше видеть выражение его лица.
Старик хрипло расхохотался, и по спине Алгана пробежал холодок.
— Они не захотели мне поверить! Они не захотели мне поверить и отправили гнить на эту чертову планету, а теперь разыскивают меня, потому что напуганы, потому что один за одним открывают проклятые миры! То была отменная экспедиция! Ее вел молодой капитан, и он командовал новенькими кораблями. И что от всего осталось? Старый дурак на треклятой планетенке.
Он поднял голову и сурово поглядел на Алгана. В его глазах горел холодный огонь. Его взгляд выковали десятки солнц и непроглядный мрак космического пространства.
— Кто вы такой? — блеющим голосом произнес старик. — И почему вы держите в руках эту доску? За всю свою долгую жизнь я видел только три такие доски. В первый раз это была доска, которая принадлежит вам или как две капли похожая на нее; и дважды я видел ее изображение на черных стенах цитаделей. Кто вы такой? Уходите отсюда и оставьте меня в покое. Всю жизнь я бежал от этих воспоминаний. Или вы один из них? Вы явились за моей душой, чтобы поглотить ее, как вы живьем поглотили моих собратьев?