Потом, когда Маден было шестнадцать, Орбели переселилась к ним вновь — с ее точки зрения, воспитание дочери было запущено, испорчено. Требовалось хорошее образование, а также материнская забота, которой подросшая Маден стала к тому моменту бояться и всячески сторонилась. Она постоянно пропадала у Сони с Владой, Встречающих Леона и Мориса, она уезжала на сходки и лекции в учебный центр, она взяла сложнейший и совершенно ненужный (с точки зрения Орбели, конечно) курс по тонким потокам; она хотела учиться медицине, и ее совсем не прельщала судьба, которую прочила ей мать. Экономикой она заниматься категорически не желала, но Орбели отвезла двадцатилетнюю дочь в Ти, невзирая на все ее протесты, и заставила поступить в престижный дорогой университет — по специальности, которая у Маден вызывала лишь отвращение. Ит и Скрипач возражали, как могли, но переупрямить Орбели представлялось невозможной задачей. Скрипач сам чуть не плакал, вспоминая несчастные глаза дочери во время прощания на терминале.
— Не надо было ей разрешать… — сказал тогда Скрипач.
— Ну, попробуй. Не разреши, — обреченно отозвался Ит.
Впрочем, характер у Маден оказался на поверку ничуть не слабее, чем материнский, в чем они через год получили возможность убедиться.
Влада с Соней, узнавшие, что Орбели силой увезла дочь, переглянулись и начали смеяться. Скрипач тогда спросил — что же в этом смешного? Влада серьезно посмотрела на него и пообещала — увидишь.
— Она редкая девочка, — уверенно произнесла Соня. — Да, Орбели пытается с ней бороться. Но сейчас Орбели лишь ускорила ход этой борьбы. В которой выиграет не она.
— Ты думаешь? — удивился Ит.
— Знаю. — Соня снисходительно улыбнулась. — Готовься.
— К чему?
— К чему-то. — Соня засмеялась. — Сложно сказать, к чему именно, но все равно готовься.
Через год Маден вернулась.
Не одна.
Их не было дома дней десять, они водили своих стажеров на пробную отработку — веселый, ни к чему не обязывающий выход, по сути — большая игра, в которую охотно играли и стажеры третьего года обучения, и они сами. Возвращались, как думали, в пустой дом.
Однако в доме, к их вящему удивлению, обнаружилась дочь и… совсем молодой гермо, на вид — максимум лет двадцати.
— Кто это? — Обалдевший от неожиданности Скрипач, стоя на пороге гостиной, смотрел то на Маден, то на перепуганного гермо. — Син, ты язык проглотила? Ты почему здесь, ты же должна быть в университете!..
— Я его бросила. — В голосе Маден был страх, но одновременно — вот удивительно — какой-то отчаянный вызов. — Я туда больше не вернусь!
— Ладно, ладно, хорошо. — Ит обошел застывшего как статуя Скрипача, положил сумку со снаряжением на низкий резной столик и сел на диван. Гермо, стоявший молча у дальней стены гостиной, вдруг резко повернулся и скрылся в коридоре. Ит проводил его недоуменным взглядом. — Котенок, объясни толком, что произошло?