— Все равно. Я ожидал. Но теперь уже все равно, — и, выждав несколько мгновений, добавил:
— Я заметил ваш корабль модель 9В. Вы, значит, разведчик.
— Верно.
Откровенность Герсена придала незнакомцу ещё большую смелость.
— И сейчас вы направляетесь дальше? Или назад?
— Дальше, — затем, решившись на ещё большую откровенность, Герсен добавил:
— Не могу сказать, что мне сопутствует удача.
Напряжённость, казалось, покинула незнакомца. Плечи его поникли.
— Я и сам занимаюсь этим делом. Что же касается удачи… — он безнадёжно вздохнул, и Герсен уловил запах самодельного виски, производимого Смейдом.
— Если удачи не было, я, несомненно, должен винить в этом только самого себя.
Однако подозрения Герсена полностью не исчезли. Голос незнакомца звучал выразительно, произношение выдавало образованного человека — но это само по себе ещё ничего не значило. Он мог быть в действительности лишь тем, кем представился, — разведчиком, имевшим какие-то неприятности в Кринктауне. Но возможно, все было иначе. Герсен с удовольствием предпочёл бы остаться наедине со своими мыслями, но из элементарной предосторожности следовало взглянуть более глубоко на создавшееся положение. Он глубоко вздохнул и, как бы выражая печальное своё состояние, сделал любезный, хотя и ничего не значащий жест.
— Может быть, хотите присоединиться ко мне?
— Нет, благодарю вас.
Незнакомец уселся рядом с ним и, казалось, осмелел настолько, словно и не было у него никаких хлопот и неприятностей.
— Зовут меня Тихальт. Луго Тихальт. Выпьете? — и, не дожидаясь согласия, он сделал знак одной из младших дочерей Смейда, девочке лет девяти или десяти, одетой в скромную белую кофту и длинную чёрную юбку.
— Я предпочитаю виски, малышка, а этому джентльмену подай то, что он сам соизволит выбрать.
Казалось, Тихальт черпал силы то ли из выпивки, то ли из предстоящего разговора. Голос его стал твёрже, взгляд — более ясным и ярким.
— Сколько же времени вы отсутствовали?
— Месяца четыре или пять, — ответил Герсен, не выходя из роли разведчика. — И за все это время ничего не видел, кроме скал, грязи и серы. Не знаю даже, стоило ли ради этого так тяжело работать.
Тихальт понимающе закивал головой:
— Однако же, разве в этом нет ничего захватывающего? Звезды сияют и купают в своём свете кружащиеся вокруг них планеты… И ты спрашиваешь себя — может быть, это произойдёт сейчас? И так раз за разом — дым и аммиак, сказочные кристаллы, потоки окиси углерода, кислотные дожди. А ты все продолжаешь, и продолжаешь, и продолжаешь… Может быть, в следующем секторе и образуются соединения благородных элементов и тебе улыбнётся удача? Хотя, конечно же, это опять все тот же хлам или снег из метана. Но вдруг — вот она! Абсолютная красота.
Герсен потягивал виски, не перебивая своего собеседника. По-видимому, Тихальт был человеком образованным и порядочным, к несчастью, опустившимся на дно этого мира. Он все говорил и говорил, словно обращаясь к самому себе.
— Не знаю, где залегает удача. Я уже ни в чем не уверен. Счастливая случайность оборачивается неудачей, а разочарование кажется счастливее, чем успех. Но и тогда я ещё не считаю, что успех не может следовать за удачей, а в случае неудачи не уступлю разочарованию. Я не такой. И жизнь продолжается.
Герсен позволил себе немного расслабиться. Такого рода непоследовательность трудно было представить среди его врагов. Если только они, конечно, не наняли сумасшедшего. Немного помолчав после того, как его собеседник сделал паузу, Герсен осторожно заметил:
— Часто неуверенность может повредить больше, чем незнание.
Тихальт с уважением взглянул на него, как будто это утверждение было проявлением глубокого ума.
— Значит, вы считаете, что неуверенность лучше неведения?
— Это же совершенно разные вещи, — произнёс Герсен легко и непринуждённо, что было для него вполне естественным. — Ведь ясно, что неуверенность порождает нерешительность, а это тупик. Человек же несведущий может действовать. Правильно он будет поступать или нет, — это уже зависит от конкретного человека и от конкретных обстоятельств. Настоящего единодушия в этом вопросе не может быть никогда.
Тихальт печально улыбнулся и тихо заговорил:
— Вы — приверженец весьма популярной доктрины этического прагматизма, который всегда оборачивается доктриной своекорыстного эгоизма. И все же я понимаю вас, когда вы говорите о неуверенности. Потому что сам я — человек неуверенный. Я знаю, что я — неудачник, но разве я мог бы им не быть? У меня достаточно горький опыт, чтобы так говорить. — Он до дна выпил виски и наклонился вперёд, почти вплотную к лицу Герсена.
— Вы, пожалуй, более восприимчивый человек, чем кажется с первого взгляда. У вас, видимо, более быстрый ум, чем у меня. И, вероятно, вы моложе, чем кажетесь.
— Я родился в 1490 году, — рассмеялся Герсен, Тихальт издал вздох, который можно было истолковать как угодно, и ещё раз внимательно взглянул в лицо Герсена.
— Вы могли бы понять меня, если бы я сказал, что мне довелось увидеть Абсолютную Красоту?
— Может быть, я и смог бы вас понять, — кивнул Герсен, — но только в том случае, если вы впредь будете выражаться яснее.
Тихальт задумчиво прищурился.
— Я попытаюсь, — на мгновение он замолчал. — Как я вам уже говорил, моя профессия — разведчик. Это неважное ремесло — я прошу у вас извинения — потому что оно по сути предопределяет деградацию красоты. Иногда только в самой незначительной степени, — а именно на это надеется такой человек, как я. Иногда она уничтожается полностью.