Когда он появился на пороге, Линнли бросила короткий взгляд через его плечо и убрала за ухо выбившуюся прядь темно-русых волос. Через миг дверь со свистом захлопнулась, перекрыв поток приглушенных воплей отца.
— Ну как? Все плохо?
Джон пожал плечами.
— Куда хуже, чем ожидалось… как мне кажется.
— Даже так? — она ласково взяла его за руку. — И что ты будешь делать?
— А что я могу сделать? Я уже подписал бумаги. Теперь мы — морская пехота, Линн.
Она засмеялась.
— Ну, пока еще не совсем. Есть всякого рода неприятные мелочи, без которых не обойтись. Например, курс молодого бойца. Помнишь?
Джон прошелся по деревянному причалу, облокотился на перила из красного дерева и некоторое время неподвижно смотрел на блестящие воды залива Калифорния. La Hasienda Эстебан обнимала вершину высокого холма — самой высокой точкой мыса, — господствуя над окрестностями. Гуаймас — горстка нескладных домишек… Гавань, забитая рыбачьими лодчонками… Шум волн, которые разбиваются о песчаный берег, а за ним полоса ослепительно яркой тропической растительности — радужная лента между серебристо-серым морем и иссушенными бурыми холмами, из которых выпирают отвесные скалы… «Боже, я как я все это ненавижу», — подумал Джон.
— Ветер переменился? — спросила Линнли.
— Хм-м?.. Черта лысого! Я твердо намерен свалить отсюда.
— Поступить в Корпус морской пехоты — не единственный путь.
— Конечно. Но я всегда хотел быть морским пехотинцем. С самого детства. И ты это знаешь.
— Знаю. Я тоже этого хотела. Думаю, это вроде зова крови, — девушка подошла к перилам, стала рядом с ним и, склонившись, стала разглядывать городок. — Твой папа только морпехов ненавидит? Или всех гринго?
— Если помнишь, он женат на дочери гринго. Гринго и морского пехотинца.
— Черт возьми! По-моему, он родился через двадцать лет после войны. В чем проблема?
Джон вздохнул.
— В некоторых семьях хорошо помнят прошлое. Никогда с таким не сталкивалась? Его дед был убит в Енсенада. Поэтому отец не любит правительство и не любит военных.
— Он что, ацтланист?
— Я знаю только то, что сказал. Вот кое-кто из его собутыльников — да. Голову даю на отсечение. И еще я знаю, что он подписан на пару сайтов ацтланских националистов. Чтобы разделять идеи, не надо состоять в каком-то обществе.
— Забавно, — проговорила Линнли. — Большинство ацтланистов — бедные работяги. Indios, фермеры… Редко бывает, чтобы какому-нибудь крупному собственнику было настолько наплевать на свое положение, чтобы он вступил в какой-нибудь революционный кружок и сидел за одним столом с этими оборванцами… — она кивнула в сторону гасиенды, венчающей вершину холмов. — А у твоей семьи есть деньги.
Джон пожал плечами.
— Догадываюсь. Разумеется, мы никогда не говорим о том, откуда они берутся.
Семья его отца невероятно быстро разбогатела перед Войной с ООН, когда в некоторых районах Соноры и Синалоа — тогда они еще считались штатами Мексиканской Республики — открылись весьма соблазнительные возможности сделок по нелегальной торговле с обширным и богатым рынком Севера.
— Но дело не только в деньгах, — продолжал Джон. — До сих пор существует такая штука, как национальная гордость. И если Ацтлан станет реальностью, у власти те местные семьи, у кого больше денег. Новый правящий класс.
— Хм-м… Думаешь, до такого дойдет?
— Нет, — резко ответил он. — У снежного кома на Венере больше шансов. Но есть вероятность, что они еще долго будут мутить здесь воду.
Баха, Сонора, Синалоа и Чиуауа совсем недавно присоединились к процветающей Объединенной Федеральной Республике — политическому союзу, в состав которого входили пятьдесят восемь штатов Америки плюс более отдаленные районы — например, Куба, Территория Северо-Запада и тихоокеанские доминионы ОФР. Приобретенные в течение Второй Мексиканской Войны 2076–77 года, все четыре северных Мексиканских территории и без того были готовы принять предложение и стать новыми штатами Америки под номерами от пятьдесят девятого до шестьдесят второго соответственно. Оставалось лишь дождаться результатов серии референдумов, которые продолжались примерно два года. Этот регион старой Мексики, омываемый Калифорнийским заливом, всегда существовал за счет туристов-янки, равно как и морепродуктов и марихуаны, которые поставлял северный рынок, а поэтому был связан с ОФР куда более тесными узами, чем с Демократической республикой Мексико, и не имели ничего против смены статуса.
Однако многие жители присоединенных территорий предпочитали независимость. Ацтланский вопрос — отделение нескольких штатов северного Меджико и юго-запада США и образование латиноамериканского государства — стал одной из принципиальных причин Войны с ООН, которая произошла около ста лет назад. Организация Объединенных Наций предложила провести в регионе референдум и на основании всенародного голосования предоставить Ацтланеро суверенитет. Вашингтон выразил протест. Было отмечено, что население четырех штатов, из-за которых возник спор, составляют преимущественно испанцы латиноамериканского происхождения, которые несомненно проголосуют в пользу референдума, и федеральным властям придется пойти на серьезные уступки. В результате началась война, которая охватила всю планету, орбитальное пространство, Луну и Марс.
В конце концов ООН развалилась, и с образованием Всемирной Конфедерации Государств, возглавляемой блоком США/ОФР — Россия — Япония, вопрос об Ацтланском суверенитете был почти забыт… Забыт всеми, кроме горстки оппозиционеров и недовольных политикой мечтателей испанского происхождения, которые еще встречались на территории от Мазатлана до Лос-Анджелеса.
Многие до сих пор жили этими мечтами. Отец Джона, как и весь его многочисленный и влиятельный клан с блестящими связями в Соноре и Синалоа, все более решительно выступал против захватчиков-гринго, которые во время Мексиканской войны активно переселялись на юг. Он называл их «саквояжниками», хотя это прозвище имело более старое происхождение.[27]
Но он был не в состоянии склонить на свою сторону сына. В результате их отношения, которые из-за постоянных запоев Эстебана-старшего и его печального известного норова и без того трещали по швам, за последние четыре года стали просто невыносимыми.
— Тебе никогда не приходило в голову, — спокойно произнесла Линнли, — что если начнется война, вы с отцом окажетесь по разные стороны баррикад?
— О-хо-хо… Да не будет никакой войны. Правительство не может вводить войска на федеральную территорию.
— Война начнется здесь, и все произойдет по приказу президента. А первой пойдет в бой Морская пехота.
— До этого не дойдет, — упрямо повторил Джон. — Кроме того, я хочу служить в космосе.
Линнли засмеялась.
— И с чего ты взял, что твои желания что-то значат?
— Господи, да я им пожеланиями целую простыню исписал!
— Правда? Я тоже. Но когда мы окажемся на борту, они будут распоряжаться нашими задницами, а не мы сами, верно? Мы пойдем туда, куда нам велят.
— Угу…
Но при одной мысли о том, чтобы вернуться в Сонору, отказаться от бунта, к горлу подступила тошнота. В конце концов, он читал, что правительство никогда не направит солдат на ликвидацию беспорядков в регион, который эти солдаты считают своим домом. Это просто лишено смысла.
И поэтому никогда не произойдет. Этого не может быть.
— Может, тебе просто надо куда-нибудь уехать? — спросила Линнли. — Я вот думаю: можно слетать куда-нибудь в Океанию. Устроить небольшой шоппинг…
Джон оглянулся. Входная дверь была приоткрыта, и из дома слабо доносились вопли отца:
— Ты, глупая сука! Это все ты виновата!..
— Я… не думаю что так будет лучше, — сказал он. — Я не хочу оставлять маму.
— Она большая девочка, — сказала Линнли. — И сама за себя постоит.
«Нет, — подумал он с горечью, — она не сможет». Он чувствовал себя обманутым.
27
Саквояжниками называли американцев-северян, разбогатевших и добившихся высокого положения на Юге (после Войны между Севером и Югом 1861–65 гг.). В более широком смысле — политический авантюрист.