Выбрать главу

— Теперь обсудим детали.

Интерком произнес голосом служанки:

— Почта, сэр.

— Прошу прощения, — сказал Хейм. — Я сейчас вернусь. Не стесняйся, чувствуй себя как дома.

Утхг-а-К-Тхакв что-то просвистел в ответ и взгромоздил свою скользкую тушу на стоящий в кабинете диван. Хейм поспешно вышел.

Вадаж сидел в гостиной с бутылкой в руке. Последние несколько дней он очень мало говорил и не спал ни единой ночи. В доме стояла тишина, словно в гробнице. Сперва в посетителях не было недостатка — полиция, друзья, Курт Вингейт и Гарольд Тваймен приехали одновременно и обменялись Рукопожатием; из всех близких знакомых Хейма одна только Джоселин Лори не дала о себе знать. Все это в его памяти было словно расплывчатое пятно; он продолжал заниматься подготовкой корабля, полностью поглощавшей его внимание, и даже не заметил, когда визиты прекратились. Времени не хватало, работать приходилось круглые сутки, так что Хейм волей-неволей прибегал к помощи допинга. Даже исчезновение Лизы отступило на второй план. Сегодня утром, взглянув на собственное отражение в зеркале, он заметил, что здорово похудел, но это обстоятельство оставило его абсолютно равнодушным.

— Наверняка обычная ерунда, — промямлил Вадаж по поводу только что полученной почты.

Хейм смахнул со стола кучу конвертов. Под ними оказалась плоская посылка. Он содрал с нее пластиковую обертку, и на него глянуло лицо Лизы.

Это было звуковое письмо. Хейм нажал кнопку аниматора, и губы, в точности такие же, как у Конни, раскрылись.

— Пап, — произнес тихий голос, — Андре. Со мной все в порядке. Я имею в виду, что мне не причинили никакого вреда. Когда я стояла на остановке элвея, чтобы поехать домой, ко мне подошла женщина. Она сказала, что у нее ослабла магнитная застежка у лифчика и попросила меня помочь застегнуть ее. Я никогда не думала, что кто-нибудь из высшего класса может быть опасен. Она была прекрасно одета, говорила превосходным языком и все такое. Мы сели в машину и зашторили окна. Потом она выстрелила в меня из станнера. Очнулась я уже здесь. Я не знаю, что это за место, здесь несколько комнат, окна всегда закрыты: при мне находятся две женщины. Они не делают ничего плохого, просто не выпускают меня отсюда. Они говорят, что это ради мира. Пожалуйста, сделай так, как они хотят.

Монотонность речи Лизы говорило о том, что ей был сделан укол антифобика с целью предупреждения невроза страха. Но вдруг ее словно прорвало:

— Я так одинока! — выкрикнула она, и за тем послышался плач.

На этом запись кончалась. Вадаж указал Хейму на записку, которая тоже находилась в посылке. Текст в ней был отпечатан, и Хейм, прищурившись, прочел:

"Мистер Хейм.

Вот уже несколько недель, как вы представили свое имя и влияние в помощь милитаристам. Вами фактически оплачены все объявления, содержавшие лживое и провокационное утверждение того, что большинство населения Новой Европы будто бы осталось в живых. Теперь мы получили информацию о том, что вы замышляете более радикальные меры с целью подорвать мирные переговоры.

Если это правда, человечество не может этого допустить. Во имя гуманизма мы не имеем права этого допустить. Во имя гуманизма мы не имеем права даже оставлять шанс на то, что это может стать правдой.

Ваша дочь будет содержаться в качестве заложницы ради вашего примерного поведения до тех пор, пока договор с алеронами не будет заключен, а также, если мы сочтем это необходимым, и в течение некоторого последующего времени. Если в этот период вы публично признаетесь во лжи относительно Новой Европы и не станете больше ничего предпринимать, дочь вернется к вам.

Излишне предупреждать вас о том, что полиция ничего не знает и не должна знать о данном послании. Движение за мир повсюду имеет так много преданных сторонников, что если вы все же обратитесь в полицию, нам это станет известно. В этом случае мы будем вынуждены наказать вас посредством вашей дочери. С другой стороны, если вы будете вести себя должным образом, то и впредь станете иногда получать от нее известия.

Искренне ваши — сторонники мира и здравомыслия".

Хейм прочел письмо три или четыре раза, прежде чем его содержание дошло до его сознания. За суматохой последних дней он почти забыл об этом досадном происшествии и вообще не придавал ему большого значения, полагая, что похищение было совершено с целью вымогательства денег. Однако, теперь дело принимало совсем иной оборот.

— Манера речи, типичная для Сан-Франциско, — сказал Вадаж. Он скомкал пластиковую обертку и швырнул ее об стену. — Хотя это ничего не значит.

— Боже милостивый, — Хейм, спотыкаясь, подошел к креслу, рухнул в него и уставился в одну точку ничего не выражавшим собой взглядом. Почему они не вышли прямо на меня?

— Именно так они и сделали, — возразил Вадаж.

— На меня лично!

— Вы были бы слишком рискованной мишенью для насилия. С молодой и доверчивой девушкой все гораздо проще.

— У Хейма было такое чувство, что он сейчас заплачет от досады и бессилия. Но глаза его по-прежнему были сухими и горячими, словно угли.

— Что же делать? — прошептал он.

— Не знаю, — каким-то механическим голосом ответил Вадаж. Очень много зависит от того, кто они. Очевидно, это не официальные лица. Правительству достаточно просто арестовать вас по какому-нибудь поводу.

— Значит, военные. Джонас Ио, — Хейм встал и направился к выходу.

— Куда вы? — Вадаж схватил его за руку. Однако, это было все равно, что пытаться остановить лавину.

— Возьму оружие, — сказал Хейм. — и в Чикаго.

— Нет. Постойте. Да стой же, дурак чертов! Что вы можете сейчас сделать, кроме как спровоцировать убийство Лизы?

Хейм качнулся и остановился.

— Возможно, Ио знает об этом, а может, и нет, — сказал Вадаж. — Нет никаких сомнений в том, что конкретной информацией о ваших планах никто не располагает, иначе они просто подключили бы к этому Мирный Контроль. Быть может, похитители не имеют абсолютно ничего общего с военными. Страсти постоянно накаляются. И этот тип людей, должно быть ощущает потребность непременно изобразить из себя героев драмы, нападать на прохожих на улицах, устраивать похищения, ублажать свои маленькие грязные "я" — да, на Земле таких много даже в высших классах, и все они сходят с ума от собственной никчемности. Им все равно, какой лозунг избрать. «Мир» просто наиболее престижный.