— Ничего. Все в порядке. (Проклятье! Имеет ли слово «в порядке» то значение, которое он хотел выразить?) Я… — он мучительно подыскивал слова. — Слишком стар и… как это? — Слишком стар и слишком волосат, чтобы чувствовать холод.
— Вы не старый, мсье, — серьезно сказала она.
— Ха! — он сунул руки в карман брюк. — А вам сколько лет?
Девятнадцать? У меня есть дочь, которая… которую… она… у меня есть дочь всего на несколько лет младше вас.
— Что ж… — она взяла себя за подбородок. Хейм подумал, как изящна линия, переходящая в нежный рот с чуть припухшими губами, и как задорно торчит кверху ее курносый нос, на котором кое-где проступают веснушки. — Я знаю, что вы ровесник моей матери. Но вы выглядите моложе, а то, что вы сделали, было бы под силу далеко не каждому.
— Благодарю, благодарю. Пустяки.
— Мама была так взволнована, когда услышала о вас, — продолжала Даниель. — Мне кажется, папа даже слегка ударился в ревность. Но теперь он полюбил вас.
— Твой отец — хороший человек.
Убогость собственного словарного запаса приводила Хейма в бешенство.
"Что это за разговор, когда ты не можешь произнести ни одной фразы, выходящей за рамки школьной программы для первого класса?
— Могу я вам задать один вопрос, мсье?
— Задавай какой угодно.
Непокорная прядка волос выбилась из ее прически.
— Я слышала, что мы — те, которые отправятся на Землю — делаем это для того, чтобы просить помощи. Вы действительно считаете, что наша просьба будет иметь такое большое значение?
— Ну, э… видишь ли, нам необходимо было прилететь сюда. То есть, мы теперь установили связь между вашими людьми и моими в космосе. А заодно мы сможем захватить отсюда часть людей.
Между бровями Даниель на мгновение появилась озабоченная морщинка.
— Но я слышала разговор о том, насколько сложно было посадить такой большой корабль незаметно. Разве не лучше было бы воспользоваться каким-нибудь кораблем поменьше?
— Вы очень умны, мадемуазель, но…
Прежде чем он смог сконструировать прикрытие, она прикоснулась в его руке (как легко!) и сказала:
— Вы прилетели так, рискуя жизнью ради мамы. Разве не так?
— М-м-м… ну конечно, я думал о ней. Мы — старые друзья.
Даниель улыбнулась.
— Старые возлюбленные, как я слышала. Не все еще рыцари перевелись, капитан. Сегодня я сидела возле вас, вместо того, чтобы петь вместе с другими, потому что вы так красиво смотрелись.
Сердце его подпрыгнуло, но затем он понял, что «вы» означало местоимение второго лица множительного числа. Он от всей души надеялся, что свет закатного солнца сделал незаметным краску, покрывшую его лицо.
— Мадемуазель, — сказал он, — ваша мать и я — друзья. Только друзья.
— О, конечно. Я понимаю. И все же было так мило с вашей стороны все, что вы для нас сделали. — Над его головой зажглась вечерняя звезда. А теперь вы отвезете нас на Землю. Я мечтала об этом путешествии с самого детства.
Появилась явно благополучная возможность сказать, что скорее Земля должна бы сесть на задние лапки и просить ее о чем-то, а не наоборот. Но Хейм лишь неповоротливой глыбой возвышался над ней, пытаясь найти способ выразить это как-нибудь поизящнее. Даниель вздохнула и отвернулась.
— Ваши люди тоже, они рыцари, — сказала она. — У них не было даже такой причины, как ваша, чтобы сражаться на Новой Европе. Кроме, может быть, мсье Вадажа.
— Нет, у Вадажа здесь никого нет, — ответил Хейм. — Он трубадур.
— Он так чудесно поет, — пробормотала Даниель. — Я слушала с удовольствием. Он венгр?
— По рождению. Сейчас у него нет дома.
— Андре, ты славный парень, но что-то мы говорили о тебе чересчур уж много, — подумал Хейм, а вслух продолжал:
— Когда вы прибудете на Землю, ты и твоя семья, пользуйтесь моим домом. Я приеду, когда смогу, и возьму вас в свой корабль.
Даниель захлопала в ладоши.
— О, чудесно! — весело щебетала она. — Ваша дочь и я, мы станем хорошими подругами. А потом, путешествие на боевом корабле… Какие победные песни мы будем распевать, возвращаясь домой!
— Ну… так… Возвращаемся назад в лагерь? Скоро стемнеет.
В подобных обстоятельствах лучше всего проявить себя настолько квалифицированным джентльменом, насколько это возможно.
Даниель закуталась в пиджак.
— Да, если хотите.
Хейм не был уверен, что она сказала с неохотой. Но поскольку она сразу же пошла, он не стал больше ничего говорить, и по дороге они обменялись лишь несколькими фразами.
Пикник и в самом деле подходил к концу. Хейм и Даниель вернулись как раз в тот момент, когда все уже желали друг другу доброй ночи. Когда девушка возвращала ему пиджак, Хейм отважился легонько сжать ей руку.
Вадаж галантно поцеловал эту руку, напомнив придворного кавалера времен какого-нибудь Людовика.
Когда они возвращались к себе в голубых сумерках, наполненных шелестом листвы, менестрель сказал:
— Ах, ты все же счастливчик.
— О чем ты? — огрызнулся Хейм.
— Покорить такую очаровательную девушку! О чем же еще.
— Ради бога! — прорычал Хейм. — Нам просто хотелось немного размять ноги. Я пока еще не дошел до того, чтобы выкрадывать младенцев из колыбели.
— Не такой уж она младенец… Ты сам то веришь в то, что говоришь, Гуннар? Нет постой, не стирай меня в порошок. Во всяком случае, не очень мелко. Я просто хочу спросить, что мадемуазель Иррибарн очень мила. Ты не будешь возражать, если я навещу ее?
— Какого черта я должен возражать? — огрызнулся обозленный Хейм. — Но запомни: что она — дочь моего друга, а эти колониальные французы сохранили средневековые представления о нравственности и приличиях. Ты меня понял?
— Безусловно. Можно к этому больше не возвращаться.
Весь остаток пути Вадаж весело насвистывал, а забравшись в свой спальный мешок, тотчас безмятежно захрапел. Хейм же еще долго мучился, перед тем как заснуть.
Может быть, именно поэтому проснулся он поздно и обнаружил, что в палатке никого больше нет. Вероятно, Диего помогал саперам де Виньи, а Андре куда-то ушел.
Для партизан было нецелесообразно устанавливать постоянные часы приема пищи, и судя по походной плитке, светившейся тусклым светом, завтрак был уже приготовлен. Хейм сварил себе кофе, разогрел кусок дичи и отрезал ломоть хлеба, испеченного в традициях старой, истинно французской кухни и не годившегося для нежных желудков. Потом он умылся, сбрил щетину с лица, накинул кое-какую одежду и вышел наружу.