— Разве вы не видите, что здесь не так? — спросил он. — Здесь жили люди.
— Теперь они отсюда изгнаны, — ответил Синби. — Пустой город наводит ужас на меня, алерона. И все же, Гуннар Хейм, этот город подобен… бабочке-однодневке. Неужели вашу неуемную ярость вызвало лишь то, что людям пришлось покинуть место, на котором они не прожили еще и столетия?
— Со временем город бы расстроился, — сказал Вадаж.
Лицо Синби исказилось так, что стало безобразным.
На тротуаре лежала небольшая кучка костей. Хейм указал на нее со словами:
— Это была чья-то домашняя собака. Она повсюду следовала за своими божествами, и ждала их, и однажды, не найдя нигде, умерла с голову. Ваших рук дело.
— А вы питаетесь плотью, — отпарировал Синби.
В одном из домов тоскливо скрипела распахнутая дверь, качаясь на ветру, который дул от воды. Сквозь дверной проем можно было разглядеть большую часть внутренней обстановки, покрытой пылью и попорченной дождем.
У порога валялись остатки тряпичной куклы. Хейм вдруг почувствовал, как к глазам подступили слезы.
Синби прикоснулся к его руке.
— Надеюсь, это вы мне не станете предъявлять, как свидетельство нашей кровожадности, — сказал он.
Хейм продолжал идти вперед гигантскими шагами.
Вдали уже показалась набережная Эспранада. За ее узорчатой оградой устремлялись к гавани воды Карсака, широкие и ворчливые. Солнечный свет так ослепительно сверкал на их поверхности, что казалось, будто звук медной трубы воплотил в нечто зримое и осязаемое.
Пора, — подумал Хейм. Кровь бешено застучала в его висках.
— Один из наших поэтов так сказал о том, что я имею в виду, проговорил он медленно и продолжал по-немецки:
— Когда мы выйдем на берег реки и увидим справа от себя мост, тогда прыгаем вниз и плывем к нему.
Он не отважился взглянуть на Вадажа, чтобы увидеть, как тот прореагировал на его слова. Как во сне, услышал он вопрос Синби, в голосе которого звучало некоторое смущение:
— Что означают эти слова?
Вадаж ответил абсолютно бесстрастно:
— Человек, достойный звания человека, никогда не теряет веры в себя, если только в нем не умерла человечность.
— Молодец, — мысленно похвалил его Хейм. Но в основном все его внимание было сейчас сосредоточено на ружьях, нацеленных ему в спину.
Они пошли по набережной в западном направлении.
— И все же я не совсем понял, — прозвучала трель Синби, — алероны тоже не лишены чувства гордости и достоинства. Так в чем же разница?
Хейм почувствовал, что больше медлить нельзя. Момент, казалось, был довольно подходящий — во всяком случае, если попытка будет неудачной, все завершится вечной тьмой и концом страха.
Он остановился и облокотился на ограду.
— Разница, — сказал он, — объясняется в другом изречении того же поэта, — процитировал по-немецки. — Я сейчас столкну этого типа в воду.
После того прыгаем оба вниз.
Затем добавил алерону, переходя вновь на язык понятный алерону:
— Это… э… это трудно перевести. Но взгляните вниз, туда.
Вадаж присоединился к ним. губы его тронула едва заметная улыбка, но он мрачно объявил:
Стихотворение основано на высказывании из Гераклита:
— Дважды в одной реке не искупаешься.
— Об этом я и читал, — Синби пожал плечами. — Столь ужасные мысли встречались довольно редко.
— Видите? — Хейм положил на плечо алерона руку и легонько подтолкнул его вперед, так что Синби теперь тоже стоял, перегнувшись через ограду.
Текучая поверхность приковала к себе его взгляд, словно загипнотизировала.
— Вот там один из основных человеческих символов, — сказал Хейм. Река, связанная с морем, сможет затопить огромные площади суши, если эту реку запрудить. Движение, сила, судьба, само время.
— На Алероне нам это неведомо, — прошептал Синби. — В нашем мире есть одни только голые скалы.
Хейм сомкнул пальцы на его шее, а другой рукой оперся об ограду. дно движение плечом — и опрокинувшись через ограду, они вместе упали в реку.
Глава 8
Тяжелые ботинки тащили его вниз, отпустив алерона, Хейм перекувыркнулся и вцепился ногтями в их застежки. Свет из зеленого стал коричневым, а затем и вовсе исчез. Вода холодная и тяжелая сила переворачивала его снова и снова. Долой один… теперь второй… отчаянно отталкивая руками и ногами, он устремился вверх. Легкие, казалось, готовы были разорваться. Преодолевая сопротивление воды, Хейм понемногу выпустил воздух через рот. Сознание начало затуманиваться.
— Ну, — подумал он. — Теперь либо дыхание, либо огненный луч.
Слегка высунув лицо из воды таким образом, чтобы только успеть набрать в легкие воздуха, Хейм краем глаза увидел набережную и снова ушел под воду.
Еще трижды он повторял этот маневр, прежде чем решить, что теперь он отплыл уже достаточно далеко, чтобы можно было рискнуть и посмотреть, где Вадаж. Стряхнув воду с волос и протерев глаза, Хейм поплыл австралийским кролем. Над одетыми в подкрашенный бетон берегами реки высились деревья, сквозь золотисто-зеленую листву которых просвечивали солнечные лучи.
Иногда в поле зрения появлялись коньки крыш, но в основном над кронами деревьев сияло лишь бесконечное синее небо.
Вскоре неподалеку вынырнула из воды голова Вадажа. Хейм помахал ему рукой и поплыл дальше, пока не очутился под мостом. Это было все же хоть какое-то укрытие от преследователей. Ухватившись за опору, Хейм придал телу вертикальное положение. Через несколько секунд к нему присоединился и менестрель. Он тяжело дышал.
— Черт побери. Гуннар, ты несешься так, словно за тобой гонится сам дьявол!
— А разве нет? Хотя для нас большой плюс то, что алероны здесь не слишком-то хорошо видят. Контактные линзы спасают их глаза от слепящей яркости, но Аврора испускает гораздо меньше лучей, близких к инфракрасным, чем Эйт, а именно к этим лучам они наиболее чувствительны.
Хейм обнаружил, что подобные рассуждения на ученые темы действуют на него существенно успокаивающе, поскольку превращают его из преследуемого животного в военного теоретика (тактика).