Во истолкование этого феномена имеются у меня две версии: заврам чудится в этих звуках либо плач обречённой жертвы, либо призывный зов насчёт продолжения рода. Нечто вроде местного варианта сладострастного стона человека-женщины или зазывного повизгивания селестинок...
Электрогитара для этого хитромудрого дела, как выяснилось постепенно, экспериментальным путём, — инструмент более всего подходящий. На добротный пронзительный «соляк» может приволочиться, сотрясая до самого ядра планету, даже дельтазавр. Все его двести тонн живого веса — мясо, шкура, кости и паразиты-эпифиты.
— Сейчас я, Ваше Высочество, вам, точнее — им, из «Дип Пёрпл» композицию забабахаю, — с нарочитой фамильярностью сообщил Эзекилъ. — Доисторическая земная группа, чуть ли не из эпохи завров... Может, она поэтому нынче популярней некуда, самый хит! По архивам поскребли, покопались, и на тебе! Такие перлы извлекли на свет божий — закачаешься! Счас я им соляк из «Звезды Автострады» заделаю!
Играл он отлично, пся крев. Прям за душу брал — и терзал, терзал, терзал её в такт мелодии...
А понравилась мне, сельва-маць, эта доисторическая «Дип Пёрпл»!!!
Однако композисьон отзвучал, волшебство кончилось, и в голову настойчиво затарабанил один вопросец: живой звук — это, несомненно, красиво, но при чём здесь, собственно, завры? То бишь зачем мучить гитару «вживую», когда фонограмма зачастую и чище, и лучше?..
— Понимаете, Ваше Высочество, это ритуал. Не будут проводника считать принятым в «цех», пока он в совершенстве не овладеет инструментом, — ответил Эзекиль. — Завры, само собой, не только на живой звук идут. По «фанера» — это нечестно, словно обманываешь их, — ответил, и по-новой принялся меня сканировать глазками, словно тщась рассмотреть что-то в потаённых глубинах моего существа. Подумалось: «Грязно милордова СБ работает, даже я, профан, и то жучка-паучка Эзекиля запросто вычислил».
Тем временем этот пузоголовый шпион извлёк из своей гитары ещё один героико-слезливый композисьон. И не успел даже финальный звук извлечь, как из самого что ни на есть ти-рэксианского леса напролом полезли ящероподобные чудища.
— Тот горбатый, Ваше Высочество, это стратозавр. Вы ему в основание шеи, прямо в складки стреляйте. Крупный экземпляр. Кобель, — объяснил мне проводник. И снова старик — сама фамильярность, словно не со своим будущим монархом общается, ас потенциальным собутыльником. И снова — внутрь заглядывает.
— Послушайте, любезный... — попытался я вспомнить, как монархи, согласно своему высочайшему положению, должны обращаться к холопам, но в голову ничего, кроме этой пошлятины, взбрести не удосужилось. — Я, знаете ли, не привык к подобному обхождению.
— Это вы о чём, Ваше Высочество? — глуповато заморгал Эзекиль.
— Это я о том, как со мной говорить по-до-ба-ет, — старательно выговаривая звуки, ответил я, — ваш легкомысленный тон мне пре-тит и не совпадает с моим представлением о хо-ро-ших манерах.
— Та-ак вот, да... Извините... — удивлённо и обиженно произносит Эзекиль. — С вашим папашей, в смысле нашим королём, невинно убиенным, мы по-простому общались. Без всяких таких-сяких условностей! — говорит проводник и продолжает глазками-буравчиками в душу заглядывать. Нечисто дело, пся крев!
Кто же он такой, Эзекиль этот, — всамделишный ти-рэксианский проводник, завербованный СБ, или функционер какого-то тайного ведомства, играющий роль проводника-ветерана? И что он во мне разглядеть пытается? «Мутотень» пресловутую, Светом наведённую на душу мою?.. Но я покуда и сам немногое ощутил. Он-то что разглядеть сумеет?.. Или — со стороны виднее?
— Значит, в основание шеи стрелять? — деловито переспросил Абдур, приводя в боевую готовность свою элегантную, напичканную электроникой, но безнадёжно устаревшую пулевую винтовку М-5016.
— Ты действительно стрелять собираешься?! — с выражением ужаса на лице спросил я.
Он собирался. Действительно.
Во мне тотчас вскипело негодование. В очередной раз породило его проявление ненавистной кровожадности человеков... Но в этот раз оно разбудило нечто большее. Свет напомнил о себе: ко мне совершенно неожиданно явилась способность объёмно воспринимать реальность.
Я одновременно видел на нескольких уровнях масштаба: и мельчайшие ажурные изгибы каждого древесного листа в лесу, раскинувшемся у нас под ногами, и весь лес целиком, и каждую белёсую завитушку плывущих над нами облаков, и сверкающие за облаками звёзды, и мгновенно изменившееся, словно закостеневшее лицо нашего проводника... И понял я, что хотел ведь увидеть всё это, и вот желание исполнено, пожалуйста, нате вам... то есть мне...
Абдур не ответил — он выстрелил. Винтовка оглушительно прогрохотала, и ещё не стихли отголоски выстрела — вой реактивной пули, стремящейся к цели, и глухой взрыв, — как взревел поражённый выстрелом стратозавр.
— Тот двухголовый, — это снова отозвался проводник, но теперь голос его был хриплым, лишённым, как у Марихуаны, интонаций, — Ваше Высочество, извольте обратить внимание, тоже кобель. Буримодонт. Этого надо бить по двигательным нервным узлам. Видите, вдоль тела тянется оранжевая полоса, возьмите на фут ниже и прямо посередине.
— Не собираюсь я никого убивать! Я, любезный, не взял винтовку в руки отнюдь не по рассеянности, а из убеждений! — вспылил я. Грохот выстрела всё ещё метался эхом среди деревьев: мой слух тоже необычайно обострился. — Абдур, и ты немедленно прекрати!!
— Ваш-ше Выс-соч-чество, эт вы мне?! — свирепо прошипел мгновенно пришедший в неистовство Янычар, и как бы невзначай направил винтовку в мою сторону.
— Сзади, — глухо пробормотал проводник, рукой указывая за спину Абдура.
Позднее я осознал: этот жест вовсе не являлся попыткой нас спасти, наоборот, это был банальный отвлекающий манёвр.
Двумя огромными шишкастыми головами буримодонт навис над тщедушной платформой и явно намеревался пожрать нас. Одна из голов сделала быстрый выпад, но неуклюжий зверь не совсем точно определил расстояние, и его грязно-зелёные щербатые зубы проскрежетали по металлу. Платформа заметно качнулась. Я обалдело и заворожённо наблюдал за этим жутким зрелищем, представшим передо мной, в данную минуту сверхобострённо чувствующим многослойную ткань реальности во всей объёмной умопомрачительности и во всех ракурсах...
Где-то на периферии сознания мелькнула и сразу исчезла мысль: Фан упоминал о срабатывающей в момент опасности защите — что-то не очень похоже...
Янычар, оцепеневший лишь на секунду, уже направил винтовку в сторону завра и разряжал обойму, тщетно пытаясь сразить чудище. Лекционное отступление Эзекиля по поводу нервных узлов он, похоже, прослушал в пылу охотничьего азарта. Исполинская животина немного попятилась и замерла, словно пытаясь прочувствовать, что ж оно такое — реактивные разрывные пули.
— Скорчер бы сюда! — с досадой бросил Абдур. — Эй, старик, как там насчёт разрядника?!
Он повернулся в сторону Эзекиля... и застыл, шокированный увиденным. Картину, представшую перед ним, мне довелось увидеть и осознать мгновением ранее. Проводник стоял на краю платформы. Излучатели силового ограждения, протянувшиеся вдоль бортов и кормы, не отсвечивали мерцающей желтизной, а значит, были дезактивированы.
Отключить силовое поле мог лишь сам Эзекиль...
— Прощайте, — безжизненным топом произнёс старик, сунул в карман своей куртки плоский серый прямоугольник, прыгнул на неведомо откуда взявшуюся анг-доску и заскользил прочь. Естественно, оставляя нас наедине с разбушевавшимися ти-рэксианскими заврами.
Называлось произошедшее коротко: измена.
То, что нас окружало, с рёвом приближаясь, неистово норовя произойти, звалось ещё короче: амба.
Абдур, надо отдать ему должное, вмиг преобразился в неистовое божество справедливого возмездия, вскинул винтовку и попытался отправить к праотцам лжепроводника. Попытка была безрезультатной: какая-то из электронных систем винтовки вдруг оказалась блокированной, и сухие щелчки осечек злорадно сообщили нам об этом.