И еще одно учреждение разместилось тут — Институт прекурсологии. Почему именно здесь — я не выяснил, но подозревал, что именно по той причине, что именно на Габриэле, да и во всей системе Адоны, никаких следов Предтеч найдено не было. Совсем. То ли в те эпохи, когда расцветали межзвездные империи инопланетян, хи Геркулеса располагалась намного выше галактической плоскости, то ли по какой-то иной причине, но ни одна дочеловеческая цивилизация не соизволила потоптаться по ее планетам. Выселить сюда институт, занятый изучением этих самых Предтеч, было крайне разумно: чтобы ученые мужи не повыдергали друг другу патлы, обсуждая, какой артефакт важнее — приснопамятный Памятник Кларку или вездесущие колоссы. Так на Габриэле появилась еще одна башня из слоновой кости, обитатели которой свысока посматривали на деловитую муравейную суету простых колонюг.
Такое вот общество и сложилось на пустынной планете и даже процветало каким-то образом в рамках экспортных квот. Настоящий пустынный Эдем, в котором завелся змей. Жалко, что меня зовут не Патрик, а то у меня был бы отличный шанс заделаться святым.
Так что вместо того, чтобы слушать, как скучный голос ведущего повествует об особенностях местного бытия, я принялся глядеть по сторонам.
Не знаю, что я надеялся увидеть. Поселения на Габриэле жались к источникам воды, к спускающимся в сухие ложа древних морей ледникам. На континентальных плоскогорьях даже лишайники не росли — марсианская пустыня иззавидуется. И хотя мы находились, по всей видимости, на бывшем шельфе, вблизи города, а значит — недалеко от моря, унылый пейзаж не нарушала ни травинка, ни кактус. Небо было неопределенного цвета; при попытке поднять взгляд кибер-контроллер закрывал мне зрачки, тревожа неслышным для окружающих алярменным воем. Наверное, оно было голубое, потому что над самым горизонтом плыла, искрясь, синеватая мгла — это ветер нес соляную пыль. Хотя по работе мне приходилось бывать на самых разных планетах — пожалуй, я обошел четверть Доминиона, — столь удручающего зрелища мне не попадалось даже на каторжном Аверне. Там низкое небо подметали древовидные лишайники, плескалась в лужах какая-то мелочь… Здесь — пусто. Мертвая пустыня умирающей планеты.
Планетографическая история Габриэля была печальна и небогата событиями. Планета сделалась, по сути дела, заложницей собственного орбитального положения.
Когда б не споры Аррениуса, все шло бы прекрасно. Четвертый мирок бешеной звезды класса F располагался от нее слишком далеко, чтобы с заметной скоростью терять водород (как это происходило на Самаэле, изрядно схожем с нашей Венерой), и платил за это низкой, по сравнению с Землей, средней температурой, но парниковый эффект не давал Габриэлю вымерзнуть. Так было до тех пор, пока на планете не появилась жизнь.
Органические осадочные породы — очень эффективный способ связывать лишний углерод. Содержание углекислоты в атмосфере планеты неуклонно снижалось, хотя происходило это медленно даже по меркам геологическим. Будь Габриэль немного потяжелее или поплотнее, запас энергии в его ядре позволил бы перемалывать осадки чуть более эффективно, противодействуя карбонат-силикатному циклу. А так планета все глубже погружалась в ледниковый период, хотя на экваторе жизнь процветала. Так было до тех пор, пока температура в сердце расползшихся до шестидесятой параллели полярных шапок не понизилась до температуры вымерзания двуокиси углерода.
Дальнейшее, как и любой процесс с положительной обратной связью, произошло очень быстро. По мере вымерзания углекислоты парниковый эффект слабел, и температура понижалась — а углекислота вымерзала еще быстрее. Влага из атмосферы оседала на полюсах, но окраины ледовых щитов не таяли. Уровень морей понижался, покуда то, что осталось в опустевших котловинах, не стало напоминать скорее рапу, полную соляной шуги.
Планета пыталась сопротивляться. Давление полярных шапок прогибало, корежило кору, заставляя извергаться вулканы, но выброшенная в атмосферу углекислота очень быстро оказывалась связана на полюсах. За считаные сотни тысячелетий Габриэль приобрел нынешний вид, и никакие спазмы атрофичного орогенеза уже не могли поколебать сложившегося равновесия.
Поразительно, но биосфера планеты пережила катастрофу, Конечно, пустыни бывших материков не могли обеспечить пропитанием даже бактерию, но по берегам съежившихся океанов, на окраинах ледяных полей и вокруг вулканических оазисов процветали биоценозы, приспособившиеся к холоду, недостатку влаги и вездесущей соляной пыли. Растения вырабатывали поразительное количество различных биологических антифризов для долгих и очень холодных ночей. Животные научились сохранять воду и выводить избыток минералов чуть ли не в порошке. Некоторые формы вообще не имели аналогов в биосферах прочих известных миров Доминиона.
Теоретически этот мир можно было вернуть к жизни. Это потребовало бы колоссальных затрат, но даже я, дилетант, мог с ходу назвать три-четыре способа растопить полярные шапки, что высвободило бы в атмосферу миллионы тонн углекислого газа. Запасы угля и нефти можно просто сжечь, но, пока действует этот адский холодильник, все осядет на полюсах сухим льдом.
Другое дело, что это никому не нужно. В конце концов, можно и Марс терраформировать, и медведя за комп усадить. За те же деньги проще построить десяток лифтоносцев, и те найдут парочку райских мирков, куда можно сразу же начинать массовую эмиграцию.