– Ага. – Эв мгновение поразмыслил. – А если я надумаю спрятать свое фамильное серебро, зарыв его у тебя на заднем дворе, станет оно твоим?
– Не знаю. Вряд ли.
– А никто не подавал голоса? То есть – никто не предъявлял прав на яхту?
– Нет. Никто.
– А ты потратил достаточно усилий для выяснения личности владельца?
– А разве это моя обязанность?
– А то чья ж еще? Слушай, она вполне может быть ворованной. Похитители спрятали ее у тебя в земле, уж Бог знает почему. В таком случае она принадлежит прежнему владельцу. – Эв всегда являл собой осторожность в человеческом обличье. Он гордился тем, что не вырабатывал суждений, не собрав всех фактов до единого. Из чего, естественно, вытекает, что он никогда не становился ничьим безоглядным сторонником. Или противником. – Под вопросом остаются, насколько я понимаю, намерения. Бросили ли ее насовсем? Если да, то ты можешь с полным правом считаться ее владельцем. Я полагаю, если понадобится, это право поддержит любой суд. Если кто-либо надумает его оспорить.
– А кто его может оспорить?
– Ну-у, трудно сказать. Родственники могут заявить, что владелец – или владелица – был недееспособен, когда бросил яхту. Сам факт захоронения может послужить веским аргументом в пользу этого заявления.
– Так как же мне утвердиться в правах на владение судном?
– Давай я выясню этот вопрос, Том. А тем временем было бы небесполезно узнать, как яхта оказалась у тебя.
5
Древности – останки истории, каким-то чудом уцелевшие в кораблекрушениях времени.
Стелла занималась изысканиями три дня, но определить производителя не сумел никто. Обнаружились две более или менее сходные модели яхт, но точно такой же – ни единой. Макс попросил Стеллу продолжить расследование.
Символы с яхты поставили Морли Кларка в полнейший тупик. Более того, Макс даже не сумел убедить его, что это не розыгрыш.
– Эти знаки, – твердил Кларк, – не принадлежат ни к одному из алфавитов ни одной из индустриально развитых стран.
Букв оказалось одиннадцать – скорее всего название судна. А рукописный шрифт мешал определить, где кончается одна буква и начинается другая. Макс распознал «О», и только.
Они сидели в кабинете Кларка, за окном которого виднелся городок Мурхедского государственного университета. Светило ласковое солнце, и безветренный воздух прогрелся до сорока градусов.
– Не может быть, Морли, – возразил Макс. – Ты что-нибудь проглядел.
Кларк – стройный, широкоплечий, атлетически сложенный фанатик софтбола[3] – снисходительно улыбнулся:
– Не спорю, Макс, но не вижу, что именно. Может, базы данных не так полны, как предполагается. Но для практических нужд, по-моему, мы чертовски хорошо осведомлены. Вот только твоя абракадабра не подходит ни под какой шаблон. В общем, двум символам нашлись эквиваленты. Один в хинди, другой в кириллице. Из чего следует, что это чистой воды совпадение. Если составить наугад несколько черточек и крючочков, непременно выйдет что-нибудь похожее на букву. – Он поглядел на лежащую на столе фотографию. – Макс, это шутка.
Макс поблагодарил Кларка и поехал обратно на аэродром Челлис, гадая, кто тут шутник, а кто – объект насмешек. Проблема попеременно то озадачивала, то раздражала его. Это непременно какая-нибудь бандитская штучка, иначе и быть не может.
Он ехал по шоссе №1-29, когда Стелла дозвонилась до него по сотовому телефону:
– Тебе звонят из Колсоновского. Ответишь на звонок?
Уже? Ведь прошло всего два дня!
– Ладно, переключи.
– Хорошо. Да, еще!
– Что?
– На том конце взволнованы.
В трубке щелкнуло.
– Мистер Коллингвуд? – Стелла оказалась права: говорившая будто только что взбежала на пару этажей.
– Да, это Макс Коллингвуд. Чем могу служить?
– Моя фамилия Кэннон. Из Колсоновского института. Насчет образцов, оставленных вами позавчера.
– Ясно.
– Как я понимаю, сейчас вы не у себя?
– Я буду там через десять минут. Что вы выяснили?
– Можно с вами встретиться там? – вопросом на вопрос ответила она.
Темнокожая стройная женщина лет за тридцать, с доброй улыбкой и широкими скулами, в темно-синем деловом костюме и с кожаным портфелем в руках, едва сдерживала волнение. Визитная карточка именовала ее заведующей лабораторией Колсоновского института.
– Рада познакомиться, мистер Коллингвуд, – протянула она руку для пожатия. – Я Эйприл Кэннон.
– Не ожидал вас увидеть так скоро, – сказал Макс, принимая у нее пальто.
Она лишь заговорщицки улыбнулась, потом села, положив портфель на колени, и пристально поглядела на Макса.
– Признаюсь, обычно мы не доставляем заказы на дом, мистер Коллингвуд. Но мы с вами знаем, что столкнулись с чем-то весьма необычным.
Макс кивнул, словно так и предполагал.
– Где вы это взяли? – Ее взгляд стал пронзительным.
Макс на мгновение задумался, не удержать ли источник в секрете. Впрочем, какого черта! Об этом было по телевидению.
– Она была зарыта на границе.
– Яхта? Та, что нашли на ферме?
Макс молча кивнул.
– Яхта. Ну, черт меня подери! – Эйприл уставилась невидящим взором в пространство. – Можно на нее посмотреть?
– Разумеется. Там уже перебывала куча народу. – Макс заметил, что мысли Эйприл витают где-то далеко. – Так что же вы хотели мне сообщить?
– Позвольте задать вам один вопрос. – Она пропустила его реплику мимо ушей. – Вы больше нигде не оставляли эти образцы?
– Нет.
– Хорошо. – Она расстегнула портфель, извлекла оттуда папку и протянула Максу. – Как у вас с химией?
– Плоховато.
– Ничего страшного. Послушайте, мистер Коллингвуд...
– Полагаю, разговор пойдет быстрее, если вы будете звать меня просто Макс.
– Ладно, Макс, – улыбнулась она. У Макса сложилось впечатление, что она его не видит. – У Колсона оборот маленький. Я делала анализы собственноручно. Больше никто не знает.
– Не знает чего?
Она указала на папку.
Открыв ее, Макс увидел одностраничный формуляр.
– Может, переведете это для меня на нормальный язык?
– А нас не подслушают? – огляделась Эйприл.
– Нет, – изумленно отозвался Макс.
– Ладно. Материал волокнистый. Волокна весьма тонки и переплетены между собой. – Тут ее голос снизился почти до шепота. – У него атомный номер сто шестьдесят один. Это трансурановый элемент.
– Что значит трансурановый?
– Это искусственный химический элемент.
– А это плохо?
– Трансурановый, причем с лихвой. Мы синтезировали один такой, он даже пока не получил названия. Так у того атомный номер сто двенадцать. А ведь он возглавляет список. То есть возглавлял. А этот материал... – Она покачала головой. – Он не должен существовать.
– И что вы этим хотите сказать?
Лицо ее приняло настороженное выражение.
– Технология производства подобных материалов не известна никому на свете. Даже будь она известна, этот химический элемент оказался бы крайне нестабильным. И горячим.
– Горячим? В смысле – радиоактивным?! – Макс начал лихорадочно прикидывать, долго ли он пробыл рядом с парусами.
– Да. Должно быть. – Она извлекла остатки образца и поднесла его к лампе. – Но он в полном порядке. Может быть, за определенным пределом трансурановые утрачивают радиоактивность. Не знаю. Никто не знает.
– А вы вполне уверены?
– Да. Разумеется, уверена.
Макс встал и подошел к окну. Заходящая на посадку «сессна» только-только коснулась полосы.
– По-моему, я просто не понимаю того, что вы рассказываете.
Эйприл долго не отвечала.
– Некто, – наконец прервала она молчание, – где-то совершил технологический скачок вперед, намного опередив нас. Громадный скачок.
– И насколько это важно?
– Макс, я говорю не просто о продвижении вперед. Я говорю о световых годах. Этого просто не может быть!
3
разновидность бейсбола; размеры поля меньше, а игра ведется более крупным и более мягким мячом