– Чего вам? – кричит он, изо всех сил гребя к берегу. (Неужели лодку выпустили без мотора?)
– Кто твой господин? – Они кричат на тысяче языков. – Это Он рядом с тобой?
– Акки-фин! Фины – наши клиенты! Мы возвысили их и освободили!
– Тогда они свободны, – отвечают галакты, приближаясь. – А кто возвысил вас? Кто освободил тебя?
– Я не знаю! – вопит он. – Может, мы сами… – И гребёт всё отчаяннее, а галакты хохочут. Изо всех сил он старается вдохнуть в жёстком вакууме. – Отстаньте! Дайте мне вернуться!
Неожиданно впереди возникает какой-то флот. Его корабли больше лун – больше самих звёзд. Тёмные и безмолвные, они вызывают страх даже у галактов.
Затем флагман древних сфероидов начинает раскрываться. Но Тошио замечает, что Акки рядом нет. Лодка исчезла. Исчезли и галакты.
Он хочет закричать, но воздух надо беречь.
Резкий свист привёл его в себя на мучительное и обескураживающее мгновение. Тошио сел слишком резко – он ощутил, как закачались сани. Глаза с трудом различали горизонт, но в лицо ударил сильный свежий бриз. Ноздри обрадовались запахам Китрупа.
– Самое время, Бегун-по-Ступенькам. Мы уже начали опасаться.
Тошио огляделся; Хикахи плыла рядом, одним глазом следя за ним.
– Как ты, Остроглазый?
– Да, вроде… вроде, ничего.
– Тогда чини свой шланг. Его перекусили, чтобы ты мог дышать.
Тошио пощупал край ровного среза – как ножом. Потом увидел, что его руки аккуратно забинтованы.
– Кто ещё ранен? – спросил он, ища в набедренном кармане ремонтный набор.
– Пара-другая ожогов. Славно подрались, особенно когда поняли, что ты жив. Спасибо, что сообщил о Ссассии. Мы бы туда не сунулись, если бы ты не попался. Сейчас её высвобождают.
Тошио понимал, что должен благодарить Хикахи: его промах с её помощью выглядел чуть ли не подвигом. Вообще-то его следовало отчитать за то, что он бездумно оторвался от группы и едва не погиб.
– Похоже, Фит-пита не нашли?
– Ни единого следа.
Солнце Китрупа медленно плыло к точке, соответствующей четырём часам земного дня. Низкие облака собирались на востоке. Спокойная прежде вода пошла мелкой рябью. – Похоже, собирается лёгкий шторм, – сказала Хикахи. – Вряд ли разумно прислушиваться к земным инстинктам на чужой планете, но вроде не стоит опасаться…
Тошио вгляделся. Что там, на юге? Он прищурился.
Вот опять – вспышка. Ещё. И ещё. Две, почти без паузы, почти незаметные в блеске моря.
– И давно это там? – он показал на юг.
– Ты о чём, Тошио?
– Вспышки. Молнии, нет?
Глаза дельфы расширились, пасть слегка искривилась. Заработав плавниками, она привстала в воде и вгляделась поочерёдно правым и левым глазом.
– Ничего не вижу, Зоркий. Скажи мне, что ты видишь.
– Вспышки, разноцветные. Огни. Очень много… – Тошио прекратил соединять края кислородного шланга. Он смотрел вдаль, стараясь припомнить.
– Хикахи, – медленно проговорил он. – Кажется, когда я дрался с водорослями, Акки вызывал меня. Ваш приёмник ничего не засёк?
– Мой – ничего, Тошио. Ты ведь знаешь – мы, фины, плохо управляемся с абстрактными мыслями во время схватки. Поссстарайся вспомнить, что он ссказал.
Тошио потёр лоб. Думать о драке с хищной травой совсем не хотелось. Кошмарное месиво – звуки, крики, краски…
– Вроде бы… он говорил что-то о соблюдении радиомолчания, о возвращении… что-то о космическом бое?..
Хикахи стонуще свистнула и ударом плавников нырнула назад. Тут же выпрыгнула, молотя хвостом.
Паршивый тринари. Тонкостей дельфиньего праймала Тошио, понятно, не разбирал. Но его и так зазнобило. Вот уж Хикахи при нём никогда бы не перешла на праймал. Заканчивая обматывать шланг, он с досадой понял: его невнимательность может всем очень дорого стоить.
Защёлкнув щиток шлема, Тошио хлопнул по клапану регулировки плавучести саней, одновременно считывая показания индикаторов шлема. Пробежал список готовности к погружению со скоростью, свойственной лишь четвёртому поколению калафианских колонистов.
Нос саней медленно опускался, когда море справа взорвалось. Семеро дельфов взлетели вверх в пене и фонтанах выдохов.
– С-с-Ссассия принайтована к твоей корме, Тошио. Можешь поработать ножкой? – спросил Кипиру. – Потом будешь сочинять мелодийки.
Тошио поморщился. Как Кипиру может безоглядно драться за жизнь того, кого презирает?
Он помнил, что Кипиру первым ворвался в гущу водорослей, помнил его отчаянный взгляд и радость при виде саней. Однако теперь он снова жёсток и насмешлив.