— Почему бы и нет? — сказала она.
Мы сели и поговорили — сначала ничего не значащий разговор-прелюдия, пока я присматривался к ней. В разговоре с ней чувствовалось какое-то странное эхо. Я не могу описать это другими словами. Все, что она говорила, каждый ее жест или движение, казалось, были наполнены особым смыслом для меня, смыслом, который я не мог в точности понять.
— А почему Падма подумал, что ты сможешь — я имею в виду то, что ты должна приехать сюда и увидеться со мной? — осторожно спросил я спустя некоторое время.
— Не просто повидать тебя, но и поработать с тобой, — поправила она меня.
Она была одета не в одеяние, типичное для экзотиканских миров, а в обычное короткое платье для прогулок. Глаза ее были накрашены сильнее, чем когда-либо раньше. Неожиданно она бросила на меня взгляд, вызывающе-острый, как копье.
— Потому что он считает, что я один из двух порталов, через которые до тебя все еще можно добраться, Тэм.
Этот взгляд и слова потрясли меня. Если бы не это странное, сопутствующее ей эхо, я бы совершил ошибку, предположив, что она меня таким образом приглашала. Но в этом было что-то более важное.
Я сразу же мог спросить ее, что она имела в виду. Но, поскольку я только что пробудился вновь, я был осторожен. Я сменил тему — мне кажется, я пригласил ее присоединиться ко мне, чтобы поплавать или проделать что-то в этом роде, — и вернулся к этой теме лишь спустя несколько дней.
К этому времени я уже полностью пришел в себя и держался настороже, стараясь оглядеться вокруг и догадаться, откуда шло эхо, чтобы пенять, что именно проделывалось со мной методами экзотиканского мира. Вероятно, надо мной работали на уровне подсознания, весьма искусной координацией тотального давления — давления, которое не пыталось заставить меня двигаться в том или ином направлении, но которое постоянно предлагало мне снова взяться за руль управления своим существом и управлять собой. Короче говоря, само строение, в котором я жил; погода, которая окружала его; стены, мебель, цвета и очертания — все было подобрано таким образом, чтобы воздействовать на подсознание и заставлять меня жить — и не только жить, но жить активно, радостно и полнокровно. Это было не просто приятное жилище, это было радостное жилище, стимулирующая среда, окружавшая меня.
И Лиза была ее составной частью.
Я стал замечать, что по мере того, как я выходил из депрессии, менялись не только цвета и очертания мебели моего жилища, но и выбор ею тем для разговора, тон ее голоса, ее смех; и все для того, чтобы постоянно прилагать максимум давления на мои изменяющиеся и развивающиеся чувства. Я не думаю, что Лиза понимала, как все эти части вместо производили нужный эффект. Для этого бы потребовалось быть уроженцем экзотиканского мира. Но она понимала — сознательно или подсознательно — свою собственную роль в этом. И играла ее.
Меня это не волновало. И совершенно непреодолимо, по мере того, как я себя вылечивал, я стал в нее влюбляться.
Для меня никогда не был трудным найти себе женщину, с того момента, как я вырвался из дядиного дома и начал ощущать силу и могущество своего тела и разума. Все они были хорошенькими, и в них довольно часто присутствовала старая жажда влюбленности, которая часто оказывалась неудовлетворенной. Но до Лизы все они, красивые или нет, ломались и становились пустышками для меня. Это было так, словно я постоянно ловил поющих воробьев и приносил их домой только для того, чтобы на следующее утро обнаружить, что за ночь они превратились в обычных воробышков и их дикая песенка свелась к тривиальному чириканью.
Затем я понял, что это был мой собственный просчет — именно я делал из них поющих воробьев. Какая-то случайная черта ее лица или что-то еще вызывали во мне ощущение наподобие взмывающей в небо ракеты. И мое воображение, а вместе с ним и мой язык, разыгрывались настолько, что силой слов подымали нас обоих и уносили туда, где было много света, воздуха, зеленой травы и журчащей воды. И там, для нас, я строил замок, полный света, воздуха, обещаний и красоты.
Ей всегда нравился мой замок. Она с удовольствием отправлялась туда на крыльях моего воображения, и мне казалось, что мы летим туда вместе. Но на другой день я оказывался перед фактом, что свет угас, песня стала фальшивой. Потому что в действительности она не верила в мой замок. Об этом было хорошо мечтать, но не пытаться перевести это в обычный камень, дерево, стекло и черепицу. Когда же дело доходило до реалистичных вещей, такой замок воспринимался, как сумасшествие. И я должен был отбросить саму мечту о нем в пользу какого-то нормального дома. Быть может, нечто похожее на жилище моего дяди Матиаса из пенобетона. С практичными видеоэкранами вместо окон, с экономичной кровлей, а не возносящимися в небо башнями, и с покрытыми стеклом балконами, а не открытыми лоджиями.
И поэтому мы расставались.
Но Лиза не покинула меня, как это всегда бывало с другими, когда я, наконец, влюбился в нее. Она по собственной воле все летала и летала со мной. И тогда в первый раз я понял, почему она иная, почему она никогда не становилась такой, как другие.
Это было потому, что она сама строила свои собственные воздушные замки, еще до того, как я повстречался с ней. Так что ей не нужна была помощь с моей стороны, чтобы достигнуть страны очарования, потому что она бывала там раньше меня на своих сильных крыльях. Мы были как бы породнены небом, хотя наши замки и отличались друг от друга.
И именно это различие в замках остановило меня, когда, наконец, пришло время разбить скорлупу экзотиканского мира. Потому что когда я подошел к тому, чтобы заняться с ней любовью, она меня остановила.
— Нет, Тэм, — сказала она и отстранила меня. — Пока еще нет.
«Пока еще нет» могло означать «не в эту минуту» или «не сегодня». Но, посмотрев на изменения, происшедшие с ее лицом, на то, как ее глаза старались не смотреть на меня, неожиданно я понял. Что-то стояло между нами, наподобие полураскрытых створок ворот, и мой ум тут же подсказал название этому.
— Энциклопедия, — произнес я. — Ты по-прежнему хочешь, чтобы я вернулся и работал над ней. — Я пристально посмотрел на нее. — Хорошо. Попроси меня еще раз.
Она покачала головой.
— Нет, — тихо произнесла она. — Падма сказал мне, еще до того, как я выследила тебя на вечеринке Донала Грина, что ты никогда бы не пришел туда просто потому, что я попросила бы тебя. Но тогда я ему не поверила. А сейчас верю.
Она повернула голову и пристально посмотрела мне прямо в глаза.
— Если бы я сейчас и попросила, и дала бы мгновение на раздумье, прежде чем ответить, ты бы снова сказал нет, даже сейчас.
Мы сидели на краю бассейна, купаясь в солнечных лучах, и она глядела на меня с какой-то тоской. Позади нее находился куст огромных желтых роз, и их отсвет озарял ее лицо.
— Не так ли, Тэм? — спросила она.
Я открыл было рот, но, не сказав ничего, закрыл. Потому что, подобно каменной деснице небесного божества, все, что я позабыл, пока приходил в себя здесь, все, что Матиас и тот сержант Содружества высекли в моей душе, неожиданно тяжело обрушилось на меня.
Створки ворот со скрежетом захлопнулись между мной и Лизой, и этот стук отдался эхом до самых глубин моего существа.
— Это правда, — признал я бесстрастно. — Ты права. Я бы сказал нет.
Я посмотрел на Лизу, сидящую среди осколков нашей общей мечты. И кое-что вспомнил.
— Когда ты в первый раз пришла сюда, — произнес я медленно, но беспощадно, потому что она снова была почти что моим врагом, — ты упомянула что-то насчет того, что Падма сказал, что ты один из двух порталов, через которые до меня можно дотянуться. А что — второй? Я тогда не спросил.
— Но теперь ты не можешь подождать, чтобы не заделать и второй, не так ли, Тэм? — спросила она с горечью. — Хорошо, тогда скажи мне кое-что.
Она подобрала упавший лепесток с одного из Цветков подле нее и бросила его в неподвижные воды бассейна, где он поплыл, подобно маленькой хрупкой желтой лодочке.