Я громко рассмеялся в своей каюте. Потому что тогда, в пути на Кассиду, когда мне столь необходима была эта анестезия спиртным, я не смог ее использовать. А теперь, когда в ней не было необходимости, я мог плыть в ней, если бы того пожелал.
Естественно, всегда с оглядкой на значимость моего профессионального положения и на то, чтобы не перебирать на публике. Но теперь не было никакой причины, удерживавшей меня от того, чтобы в одиночестве напиться в своей каюте прямо сейчас, если мне того хотелось. И действительно, была масса причин, чтобы сделать именно это. Ибо это был повод для празднества — час моего освобождения от слабостей плоти и разума, которые причиняли боль всем обычным людям.
Я заказал бутылку, бокал и лед. И поздравил свое отражение в зеркале, напротив дивана, где сидел я с бутылкой у локтя.
«Slainte, Tam Olyn bach!» — поздравил я себя. И в этот момент в моих жилах метафорически пенилась вся моя наследственность шотландцев и ирландцев. Я пил крупными глотками.
Доброе виски разожгло внутри меня огонь, и комфорт снизошел на меня. И спустя некоторое время тесные стены каюты отодвинулись от меня на какое-то расстояние, тогда как обширные воспоминания того, как я летел, держа в упряжке молнии, под гипнотическим воздействием Падмы, в тот день в Энциклопедии, снова вернулись ко мне.
И я еще раз почувствовал силу и ярость, пришедшие ко мне в ту минуту, и я впервые понял, что во мне нет больше человеческой слабости, сдерживающей меня, чтобы помешать использованию молний. Ибо в первый раз я увидел возможности для их применения и УНИЧТОЖАЮЩУЮ силу! Возможности, по сравнению с которыми то, что сделал Матиас, или то, чего я достиг до сих пор, было детской игрой.
Я пил, мечтая о вещах, которые были возможны. И спустя некоторое время я заснул или забылся — что бы это ни было, и мне наяву пригрезилось.
Это был сон, в который я погрузился прямо из состояния бодрствования, без всякого, как казалось, перехода. Неожиданно я очутился там — и это там было каким-то местом на каменистом холме, между горами и морем на западе, в маленьком каменном жилище, скрепленном торфом и грязью. Маленькое однокомнатное жилье без очага, с примитивным горном, со стенами, сходящимися к дыре в крыше для выхода дыма. На стене, возле огня, на двух деревянных колышках, вбитых в пазы между камнями, висела моя единственная ценная вещь.
Это было семейное оружие, настоящий, неподдельный старинный палаш шотландских горцев — клайдхэммор — «великий меч». Длиною свыше четырех футов, прямой и обоюдоострый, с широким лезвием, не сужающийся к концу. Рукоятка его была простой, с поперечным стержнем, с градами, смотревшими вниз. Вместе с тем, это был двуручный меч, осторожно завернутый в промасленные тряпки и лежавший на колышках, ибо у него не было ножен.
Но во сне я снял и развернул его, ибо был человек, с которым мне предстояло встретиться через три дня, примерно в полудне пути оттуда. Два дня небо было безоблачным, и хотя солнце светило ярко, было холодно. Я сидел на берегу, затачивая оба края длинного меча серым, сглаженным морем камешком, подобранным на берегу. На утро третьего дня небо было затянуто облаками, и с рассветом начался легкий дождь. Поэтому я укрыл меч длинной прямоугольной шотландкой, что накинул на себя, и отправился на место встречи.
Дождь яростным холодным потоком хлестал мне в лицо. Ветер был пронизывающим, но под толстой, чуть ли не промасленной шерстью моей шотландки я и мой меч были сухими, и прекрасная, яростная радость поднималась во мне — чудесное чувство, превосходящее все, что я когда-либо чувствовал прежде. Я мог попробовать его на вкус, как волк, должно быть, чувствует вкус горячей крови в своей пасти, ибо не с чем было сравнить это ощущение. Я шел для того, чтобы отомстить.
И неожиданно я проснулся. Я увидел, что бутылка почти пуста, и почувствовал тяжелое, вялое похмелье. Но радость из моего сновидения по-прежнему была со мной. И я вытянулся на диване и снова заснул.
На этот раз мне ничего не приснилось.
Когда я проснулся, я не почувствовал никаких последствий похмелья. Рассудок был холоден, чист и свободен. Я мог вспомнить, словно это было всего лишь секунду назад, когда мне грезилось, нарастающее чувство радости, ощущаемое мной, когда я с мечом в руке шел под дождем на встречу. И неожиданно я отчетливо увидел перед собой мой путь.
Я закрыл два портала, которые оставались, — и это означало, что я отбросил от себя любовь. Но теперь, чтобы заменить ее, я нашел богатое, как вино, чувство радости отмщения. Я чуть не рассмеялся вслух при мысли об этом, потому что вспомнил, что сказал мне сержант Содружества, перед тем как покинуть меня, оставив наедине с телами тех, кого он убил.
— Стереть, что начертано мною на этих людях — за пределами возможностей твоих или любого иного человека.
И это было правдой. Я не мог стереть именно это, особое его начертание. Но я — один-единственный среди четырнадцати миров человек — имел силу и умение, чтобы стереть нечто гораздо большее. Я мог стереть инструменты, которыми создавали подобные начертания. Я был наездником и повелителем молний. И с этим я мог уничтожить культуру и население обоих миров Содружества. Я видел уже проблески метода, которым это могло быть сделано.
К тому времени, когда мой космолет достиг Земли, основной набросок моих планов уже был готов.
Глава 17
Моей немедленной целью было быстрое возвращение на Новую Землю, где Старейшина Брайт, выкупив подразделения, взятые в плен Кейси Грином, немедленно усилил их. Усиленное подразделение расположилось лагерем рядом с Моретоном, столицей Северного Раздела, как оккупационные силы, требующие выплаты межзвездных кредитов, причитающихся мирам Содружества за войска, нанятые теперь уже несуществующим мятежным правительством.
Но было еще одно дело, о котором надо было побеспокоиться перед тем, как отправиться на Новую Землю. Прежде всего, мне была необходима санкция и одобрение того, что я намеревался сделать. Ибо как только вы становитесь полноправным членом Гильдии Журналистов, над вами не существует более высокой власти, чем пятнадцать членов Совета Гильдии, наблюдающих за выполнением Кредо Непредвзятости, которому должны были следовать все члены.
Я назначил встречу с Пирсом Лифом, председателем этого Совета. Это было яркое апрельское утро в Сент-Луисе, и словно находившаяся напротив города Конечная Энциклопедия, я, наконец, обнаружил, что сижу напротив него, за широким дубовым столом в его офисе на верхнем этаже здания Гильдии.
— Вы прошли долгий путь довольно быстро для такого молодого человека как вы, Тэм, — заметил он после того, как заказал нам кофе и тот был немедленно доставлен.
Это был сухощавый, невысокого роста человек, на вид ему было около шестидесяти, и он никогда не покидал Солнечную Систему, а в последнее время редко оставлял и Землю из-за общественного аспекта председательства.
— Не говорите мне только, что вы все еще не удовлетворены. Что вы хотите теперь?
— Я хочу место в Совете, — произнес я.
Он подносил чашку с кофе ко рту, когда я произнес эти слова. Он продолжил начатое движение, ничуть не помедлив. Но неожиданный взгляд, который он метнул в меня из-за края своей чашки, был острым, как взгляд сокола. Но единственное, что он сказал:
— Вот как? Почему?
— Я вам объясню, — ответил я. — Может быть, вы заметили, что я, кажется, обладаю способностью оказываться там, где появляются новости.
Он поставил чашку точно в центр блюдца.
— Это, Тэм, — произнес он мягко, — и есть причина, по которой вы теперь носите на себе плащ постоянно. Как вы понимаете, мы ожидаем вполне определенных вещей от членов.
— Да, — подтвердил я. — Но думаю, что мои способности могут быть несколько выше обычных, — произнес я, заметив, как неожиданно взметнулись его брови, — я не утверждаю, что обладаю даром предвидения. Я просто подумал, что у меня есть талант для более детального разбора различных ситуаций по сравнению с другими членами.