В результате реакция против Содружества, ибо экзотиканцы были весьма уважаемы на всех четырнадцати мирах, полностью стерла внимание, вызванное серией моих статей. И этому я был рад. Чего я надеялся достичь, публикуя их, того и достиг, а именно, полевой командующий оккупационных сил Вассел стал относиться ко мне с меньшей подозрительностью.
Я отправился на Святую Марию, небольшой, но плодородный мир, который вместе с Коби — миром шахт — и несколькими ненаселенными кусками камня, вроде Ориенте, входил в звездную систему экзотиканских миров Мары и Культиса. Официальной целью моего визита являлось наблюдение эффекта военной катастрофы на Ориенте, население которой составляли в основном сельские жители, по большей части исповедующие римско-католическую веру.
Хотя не существовало никаких официальных связей между ними, за исключением пакта о взаимопомощи, Святая Мария по своему расположению и географии представляла собой почти вассала более крупных и несравненно более могущественных экзотиканских миров. Как и все, имеющие богатых и могущественных соседей, Святая Мария, ее правительства и дела в основном зависели от происходящего на экзотиканских мирах. И это могло представлять интерес для читающей публики четырнадцати миров: как неудача экзотиканских миров на Ориенте изменила направление политических ветров и мнений на Святой Марии.
Примерно через пять дней «дергания за струны» я добился интервью с Маркусом О’Дойном, в прошлом президентом и политическим лидером так называемого Голубого Фронта, партии, не находящейся сейчас у власти на Святой Марии. Одного лишь взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что его просто разрывает плохо скрываемая радость.
Мы встретились в его гостиничной резиденции в Блаувэй-не, столице Святой Марии. Он был примерно среднего роста, с большой головой. Черты его лица тоже были достаточно крупными: под вьющимися седыми волосами скрывался большой лоб. Голова неуклюже располагалась на его округлых и весьма узких плечах. То и дело во время беседы он по привычке повышал голос, словно находился на трибуне во время митинга. Эта привычка не вызывала моей симпатии к нему. Его выцветшие голубоватые глаза сверкали, когда он что-нибудь говорил.
— …Пробудило их, клянусь… Георгием! — произнес он, как только мы уселись в огромные кресла, расположенные в гостиной его резиденции, с выпивкой в руках. Он на мгновение замер, набирая воздух, и закончил фразу с ударением на… Георгий. Словно добивался, чтобы я заметил, что он хочет использовать имя святого, но вовремя сдержал себя. Я быстро понял, что это была его обычная уловка — останавливать себя в последний момент от произнесения непристойностей или богохульства.
— … обычные люди — сельские люди, — говорил он, наклонившись ко мне. — Все они здесь просто спали. И спали уже долгие годы. Убаюканные этим сынами… Белиала с экзотиканских миров. Но это дело на Ориенте пробудило их. Открыло им глаза!
— Убаюканные? Каким образом? — спросил я.
— Песенками и танцами, песенками и танцами, — О’Дойн покачался взад-вперед в кресле. — Цирковая магия! Тактика… — о, тысяча и одна вещь, журналист. Вы бы не поверили этому!
— А мои читатели? — заметил я. — Приведите примеры!
— Что ж, — черт побери ваших читателей! Да, говорю я, — черт с вашими читателями! — Он снова закачался в кресле, горделиво поглядывая на меня. — Прежде всего меня волнуют настроения обычных обитателей моего мира! Обычных жителей. Лишь они могут вам рассказать о здешней жизни и порядках. Мы здесь вовсе не на задворках, как вы, быть может, думаете, мистер Олин! Нет, я скажу, — черт побери ваших читателей, и черт побери вас! Я ни одному человеку не доставлю неприятностей, упоминая о каких-то примерах, из-за этих… деток в одеяниях.
— В таком случае, вы не даете мне материала, чтобы писать, — возразил я. — Что ж, давайте тогда несколько сменим тему разговора. Как я понимаю, вы утверждаете, что люди правительства, находящегося сейчас у власти, удерживают ее лишь благодаря давлению экзотиканских миров на Святой Марии. Это так?
— Да они просто потакают им. Это же совершенно ясно, мистер Олин. Правительство — нет и нет! Зовите их Зеленый Фронт, если хотите, как и есть на самом деле! Они утверждают, что представляют интересы всего населения Святой Марии. Они… А вам знакома политическая ситуация, сложившаяся здесь?
— Как я понимаю, — произнес я, — ваша конституция изначально, разделила всю планету на политические районы примерно одинаковой площади с двумя представителями в планетном правительстве от каждого из районов. А теперь, как я понимаю, ваша партия утверждает, что рост городского населения позволил сельским районам установить контроль над городами, так как город вроде Блаувэйна с населением в полмиллиона жителей имеет ничуть не больше представителей, чем район с населением в три — четыре тысячи человек?
— Именно так, именно! — О’Дойн качнулся вперед и прогрохотал мне. — Необходимость в пересмотре и пропорциональном представительстве весьма остра, она всегда возникала в схожих исторических ситуациях. Но в таком случае, Зеленый Фронт окажется не у власти. Допустит ли он такой ход событий? Едва ли! Только неординарный шаг — только лишь революция обывателей сможет отобрать у них власть, и наша партия, представляющая обычных людей, игнорируемых людей, людей городов, лишенных права выбора, станет правительством.
— И вы считаете, что подобная революция обывателей возможна в данное время? — я увеличил контроль громкости на своем магнитофоне.
— До Ориенте я бы сказал — нет! Как бы я ни надеялся на что-либо подобное — нет! Но после Ориенте… — он замолчал и триумфально откинулся назад, с намеком поглядывая на меня.
— После Ориенте? — повторил я, поскольку намекающие взгляды и паузы не несли в себе никакой пользы для моих репортажей. Но у О’Дойна имелось чутье политика, не позволявшее ему своей болтовней загнать себя в угол.
— Как же, после Ориенте, — произнес он, — это стало очевидно… очевидно для любого думающего человека на этой планете. Что Святая Мария сможет просуществовать и сама по себе. Что мы сможем прожить и без этой паразитической контролирующей десницы экзотиканских миров. И где можно найти людей, способных провести корабль Святой Марии сквозь штормовые испытания будущего? В городах, журналист! Среди тех из нас, кто всегда сражался за обычного человека! В нашей партии Голубого Фронта!
— Я понял, — произнес я. — Но разве по вашей конституции смена представителей власти не требует проведения выборов? И не могут ли такие выборы быть назначены только лишь большинством голосов представителей, занимающих посты в настоящее время? И таким образом, не окажется ли Зеленый Фронт, имеющий сейчас большинство, в ситуации, когда такие выборы лишили бы большинство представителей своих постов?
— Правда! — прогрохотал он. — Сущая правда! — Он закачался взад-вперед, глядя на меня.
— Тогда, — вздохнул я, — мне неясно, насколько реальна эта ваша революция обывателей, мистер О’Дойн.
— Все возможно! — ответил он. — Для обычного человека нет ничего невозможного! Соломинки уже летят по ветру, ибо уже дует ветер перемен! Кто может это отрицать?
Я выключил магнитофон.
— Все понятно, — произнес я. — Так мы ни к чему не придем. Быть может, мы могли бы несколько дальше продвинуться без записи?
— Без записи? И действительно… без записи, — произнес он тепло. — Я готов отвечать на вопросы независимо от того, ведете вы запись или нет, журналист. И знаете почему? Потому что для меня — записываете вы или нет — все едино. Все едино!
— Что ж, тогда, — продолжал я, — расскажите кое-что об этих соломинках. Без записи вы могли бы привести мне примеры?
Он качнулся ко мне и понизил голос.
— Проходят кое-какие… собрания, даже в сельских районах, — пробормотал он. — Зачатки недовольства — об этом я могу вам сказать. Если же вы спросите меня о местах, именах, тогда — нет. Я не хочу посвящать вас в это.
— Тогда вы не оставляете мне ничего, кроме весьма туманных намеков. Я не могу из этого сделать статью, — заметил я. — А я предполагаю, что вы хотели бы увидеть репортаж об этой ситуации?