Он поднял лицо к звездам, дирижерским жестом вскинул вверх руки, взмахнул ими, и над морем, над ночным пустынным плато зазвучала плавная, медленная мелодия. Най пел тоскующим человеческим голосом. Пел без слов об изнывающих от жажды пустынях, безымянных могилах вдоль караванных путей, о цветущих оазисах по берегам стремительных рек, о луноликих красавицах, о дальних сказочных странах...
Вначале негромкая, мелодия ширилась, гремела все громче и величественнее. Казалось, пели земля и небо, море и ночь. В дюжине километров от того места, где стояли Симмонс и Эльсинора, караванщики, испуганно подгоняя друг друга, снялись с ночевки и, нахлестывая недовольно ревущих верблюдов, тронулись в путь, торопясь подобру-поздорову убраться из заколдованных поющих песков пустыни Сам.
Взмыл в небо, затерялся в мерцании звезд последний, печальный аккорд. Мелодия смолкла. И в наступившей тишине Эльсинора робко тронула Симмонса за плечо.
- Ты... - Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно видела его впервые. - Что с тобой произошло? Кто ты?
- Твой муж! - весело расхохотался он. - Надеюсь, ты не подашь на развод из-за этого концерта? Или тебе не по душе восточная музыка?
- Перестань, Эрнст! - Она умоляюще схватила его за руку. - Ведь если ты...
- Что "если я"? - перебил он, веселясь от души, но Эльсинора уже взяла себя в руки.
- Ничего. Мне холодно. Эрнст. Пойдем в домик.
Веселье как рукой сняло. Он пристально посмотрел ей в глаза и молча наклонил голову.
- Пойдем.
Они вошли в палатку и, не сговариваясь, сели за стол друг против друга. Симмонс нагнулся, включил калорифер и опять пристально взглянул на жену. Та сидела, опустив глаза и думая о чем-то своем.
- Не обижайся на меня. - Он потянулся через стол и ласково похлопал ее по руке. - Я вел себя, как последний идиот.
- Какое это теперь имеет значение?
- "Теперь"? - переспросил он.
- Да перестань ты наконец! - взорвалась она. - Это бесчеловечно!
- Что бесчеловечно? - искренне изумился он. - О чем ты, Люси?
- Я знаю, наблюдателей контролируют. Им устраивают проверки...
- Что ты несешь?
- ...но зачем нужно было морочить мне голову столько времени? Зачем надо было разыгрывать весь этот фарс с любовью? - Она фыркнула. - Любовь! У вас это здорово получилось, Эрнст, или как вас там на самом деле зовут?
- Да ты о чем? - медленно произнося каждое слово, спросил он.
- Ну так знайте: для вашего поведения есть очень конкретный термин. Подлость - вот, как это называется.
- Люси... - Он встал и зачем-то отошел к противоположной отене. - У меня страшно чешутся руки, Люси...
- У вас экзема? - свирепо поинтересовалась она.
- У меня чешутся руки отхлестать тебя по щекам, Люси!
- Что?! - Она даже привстала от изумления, но тотчас опустилась обратно. - Так что же вы медлите? Вы, ничтожество!
- Встань, Люси! - приказал он.
- И не подумаю!
"Встань - повторил он мысленно. - Подойди и обними меня" - "Ни за что!" - "Встань. Плевать я хотел на весь твой собачий бред. Я люблю тебя. Иди, обними меня и поцелуй". "Нет!!!" - "Встань И не делай вид, будто меня не любишь. Уж кого-кого, а тебя-то я знаю. Иди ко мне". - "Нет... И не смейте мне приказывать. Вы..." - "Я твой муж. Перед богом и людьми. Слышишь? Я люблю тебя. Не знаю, зачем ты затеяла всю эту чертову кутерьму, но если для того, чтобы убедить меня в том, что ты меня не любишь, - то зря стараешься. Встань!"
Она медленно поднялась из-за стола.
"Иди ко мне!"
Она изо всех сил зажмурила глаза и сделала шаг в его сторону - сомнамбула в белой, ниспадающей до самого пола рубашке.
"Иди ко мне, любимая!"
Она сделала еще шаг, еще... И со стоном бросилась ему на шею.
- Милый! - Она целовала его глаза, нос, щеки, замирала, припав к губам, и снова начинала осыпать поцелуями. - Любимый... Родной... Желанный...
Слезы струились по ее щекам.
- Успокойся. - Он бережно поднял ее на руки, сел. Опустил к себе на колени. - Не надо мне ничего объяснять. Просто успокойся и все. Я понимаю, тебе нелегко со мной. Если тебе не по силам оставаться со мной до конца, - не надо. Не оставайся. Теперь я уже не смалодушничаю, Люси. Можешь мне поверить. Ты сделала меня совсем другим человеком. Сильным, всемогущим; бесстрашным... Я и не подозревал, что могу быть таким. Сегодня я снял силовое поле. Взлетел к звездам. Накликал дождь я грозу. Завтра...
- Остановись! - Она подняла на него опухшие от слез глаза. Пристально вгляделась в зрачки. Встряхнула головой, зажмурилась. - То, что ты говоришь, - правда?
- Конечно. Ты же читаешь мысли, зачем спрашивать?
- Читала! - Она покачала головой. - В том-то и дело. А теперь не могу.
- Как не можешь? - удивился он.
- А вот так. - Она пожала плечами. - Натыкаюсь, как на глухую стену.
- Смеешься?
- Если бы! - Эльсинора вздохнула и вытерла слезы подолом рубашки. - Скажи, когда ты впервые это почувствовал?
- Что "это"?
- Собственное всемогущесгво, как ты выразился.
- Часа два назад, а что?
- И прежде никогда?
- Никогда.
- И ты в самом деле не имеешь отношения к будущему?
- До двадцать третьего века - имею. Дальше не пробовал.
- И не пробуй. Это бесполезно. Все заблокировано. Только по специальным разрешениям и то в сопровождении Наблюдателя.
- Буду знать. Хотя на черта мне это нужно?
- Как знать... - загадочно улыбнулась она сияющими глазами. - Если все, что ты говоришь, правда...
- Оставь-ка ты в покое все свои "если", - сказал он решительно. - Который час?
Она мысленно представила себе циферблат его ручных часов. Часы лежали в кармане брюк, а брюки были перекинуты через спинку стула в соседней комнате.
- Половина третьего.
- Через два часа начнет светать.
- Ну и что?
- Ничего. Просто наш отдых у моря подошел к концу. Пора трогаться. Но прежде давай-ка устроим себе вечер воспоминании.
- Каких еще воспоминаний? - Она удивленно вскинула брови.
- Воспоминаний о будущем. Не о нашем, - он приподнял ее голову, поцеловал в один глаз, потом в другой. - О будущем наших общих знакомых. Тех, кого мы оставляем навсегда.
...Седая опрятно одетая женщина подняла голову от вязанья и взглянула, чуть прищурив левый глаз. Глаз явно косил.
- Кто здесь?
- Это мы, Рея. Симмонсы. Эльсинора и Эрнст.
- Это как вы сюда попали? Столько лет прошло. Просто так, али опять по делам?
- Просто так, Рея.
- Ну-ну. Чайку, может, поставить?
- Спасибо, не надо. Мы не надолго.
- Оно и видать.
- Как ты живешь. Рея?
- Да помаленьку. Замуж вышла. Троих сыновей родила, дочку. Муж-то четыре года как помер. У дочки живу, внуков нянчу.
- А Дюммель где?
- Уехал Дюммель. В фатерлянд свой. Все Крафту продал и уехал. И заводы, и узкоколейку, и каменоломни. Дом вот только ваш Облысевич купил сначала, а как уезжать - Юсупу-баккалу продал. Бакалейщику то есть. А тот недолго им и пользовался: Джунаидхан со своими аламанами нагрянул, да все и пожег. Восстанавливать и не стали. А сад-то ваш цел. Це-ел сад. Так его местные жители по старой памяти и величают "Симон-баг". Куда же вы? Чайку бы попили...
- Недосуг, Рея. В другой раз как-нибудь. Прощай.
- Ну, прощайте, коли так.
- К Дюммелю? - Симмонс вопросительно взглянул на жену. Та кивнула.
...Старику было далеко за семьдесят. Грузный, с набрякшими веками и сизыми от венозной крови обвислыми щеками, он сидел возле камина в кресле с высокой резной спинкой, попыхивая короткой глиняной трубочкой-носогрейкой. Суконный синий сюртук на груди был усыпан пеплом.
- Гутен таг, герр Дюммель.
- А вот и вы, герр Симмонс, - барон даже не удивился. - Я знал, что вы придете. Добрый день, мадам Эльсинора. Извините, я вас не сразу увидел: катаракта.
- Вы выглядите молодцом, герр Дюммель.
- Не жалуюсь на здоровье, мадам. Вот только глаза...
- Катаракту оперируют, барон.
- Знаю. Не хочу рисковать. Пока вижу, а там как бог даст.