— Дайте им понять, что в их же интересах не лезть в драку. Пусть имеют в виду: «Большая Ярославская», «Братья Мануйловы», «Братья Крафт», «Кнопп» — наши акционеры.
Симмонс небрежно обмахнул шляпой разгоряченное лицо, отпил воды из стакана, поморщился:
— Мигом всех клиентов растеряют, канальи.
— Зо, — кивнул Дюммель. — Именно так.
— Не извольте беспокоиться, господа! — заверил адвокат. — Все будет в полном ажуре.
На улице Симмонс отпустил фаэтон и панибратски хлопнул Дюммеля по плечу. Тот шарахнулся в сторону.
— Да что с вами, Зигфрид? — изумился Симмонс. — Пугаетесь, как старая дева! Уж и по плечу вас нельзя похлопать.
Немец продолжал опасливо таращить глаза.
— Право же, я вас не узнаю, старина. Знаете что? Давайте-ка мы с вами в ресторан закатимся, а? Посидим в отдельном кабинете, раздавим бутылочку. А там видно будет. Как вы по женской части?
Дюммель густо побагровел.
— Ну полно, я пошутил. А в ресторан пойдем непременно.
Хотелось отдохнуть, расслабиться. Поговорить с кем-нибудь просто так, по душам, ловя краем уха негромкую хорошую музыку.
Не получилось. В душном ресторане по крахмальным скатертям ползали жирные мухи, и официант с мышиными усиками подозрительно смахивал на соглядатая. Немец угрюмо пыхтел в рюмку, медленно наливался сизой венозной кровью. Скрипач на задрапированной бархатом эстраде уныло терзал скрипку, словно душу на смычок наматывал.
Потом ввалились какие-то иностранцы в сандалиях на босу ногу, одинаково белых шортах, распашонках и пробковых тропических шлемах, загоготали, затопали, устраиваясь в дальнем углу зала.
— Это еще кто такие?
— Бельгийцы, — хмуро сообщил Дюммель. — Инженеры. Железную дорогу через Устюрт проектируют.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Симмонс. Чем суждено было закончиться этой затее, он знал доподлинно.
Официант подал десерт и откупорил бутылку шампанского.
— Зигфрид, — Симмонс предпринял еще одну попытку расшевелить немца. — Что вас тут держит? По совести?
Дюммель поперхнулся, но допил шампанское до конца. Поставил фужер на стол, аккуратно промокнул губы салфеткой.
— Честно говоря, не знаю. Сначала я не имел другого выхода. Потом появились вы. Дали работу…
Он умолк, разглядывая что-то на скатерти.
— Два года мы работаем вместе, Зигфрид. Теперь вы вполне состоятельный человек. Могли бы уехать в свою распрекрасную Прибалтику. И не уезжаете. Почему? Жадность? Непохоже. Нет ведь?
— Нет, — покачал головой остзеец.
— Тогда что? Воспылали любовью к шефу, ко мне то бишь?
— Нет. Не к вам.
Дюммель достал трубку, набил табаком, прикурил, разгоняя дым взмахами мясистой ладони. Симмонс молча ждал.
— Не к вам, — задумчиво повторил немец и посмотрел куда-то поверх Симмонса затуманившимися глазами.
— К кому же?
— К вашей супруге!
Это было так неожиданно, что Симмонс чуть не свалился со стула.
— Вот как?
Он рассмеялся коротким нервным смешком.
— Можете смеяться сколько угодно. Можете унижать меня, оскорблять, смешивать с грязью. Вы это умеете. Об одном попрошу: не делайте этого в присутствии фрау Симмонс. Пожалуйста.
«То-то он зарделся, когда я спросил насчет женского пола! — сообразил Симмонс. — Ишь, дон Кихот, да — какое там — Санчо Панса! Дюммель и Эльсинора! Невероятно! Хотя, как это: «Любовь зла, полюбишь и козла». Что он, Симмонс, сделал, чтобы скрасить ее существование? Квартира, комфорт? Чепуха! Ей нужен муж, любящий, нежный, внимательный. А до того, что он мечется, как угорелый, скитается по градам и весям, какое ей дело! Так что вполне может быть…»
Он по-новому взглянул на компаньона. «А что? Скинуть ему эдак килограммов тридцать — мужчина хоть куда. Лыс, правда, как арбуз, да еще, кажется, алкоголик, но это уже детали. Любовь зла…»
— Она-то хоть догадывается?
— Вряд ли. Не объясняться же мне в вашем присутствии! А когда вас нет, дверь замурована металлической стеной.
«И о силовом поле пронюхал, стервец, — с досадой подумал Симмонс. — Явно пытался заглянуть в мое отсутствие».
— А как насчет суверенитета, Зигфрид?
На мгновенье немец смешался.
— Но вы сами поручали мне опекать фрау Симмонс.
— Никто вам не поручал в нее влюбляться! — Симмонс чувствовал, что несет вздор, но уже не мог остановиться. — И нечего совать нос в чужие двери. Замечу еще раз — на себя пеняйте!
— Что будет? — бесстрашно поинтересовался немец.
— Что будет? Вернетесь к разбитому корыту. К тому, с чего начинали. Помните, небось?
— Шутить изволите! — ухмыльнулся Дюммель. — Прошлое не возвращается.
— Вы так думаете, барон?
Что-то в голосе шефа заставило немца насторожиться.
— Д-да…
— Ну что ж. — Симмонса душила ярость, но он старался казаться спокойным. — Милейший!
— Чего изволите-с? — подбежал официант.
— Счет.
— Сию минуту-с.
То и дело мусоля кончик карандаша, официант набросал на бумажке несколько цифр, подбил итог и положил счет перед Симмонсом. Тот, не глядя, кинул на скатерть ассигнацию.
— Благодарю покорно-с.
— Идемте, барон.
Они вышли на душную, словно парная баня, улицу.
— Куда прикажете? — поинтересовался Дюммель.
— В гостиницу, куда же еще? Туда, откуда вы начинали.
Немец снисходительно усмехнулся и, кивнув, зашагал по пыльному тротуару. «Посмотрим, как ты сейчас заулыбаешься», — со злорадным удовлетворением подумал Симмонс, вытягивая за цепочку портативный времятрон размером с карманные часы. Модель была рассчитана на одного человека, но на небольшие отрезки времени могла переносить и двоих.
Симмонс перевел диски шкалы времени на нужное деление, догнал Дюммеля и, продолжая держать времятрон в правой руке, левой обнял немца за плечи.
— Поехали, барон!
Дюммель изумленно вытаращил глаза, сделал попытку высвободиться, но было уже поздно: Симмонс включил времятрон.
На какую-то долю секунды померк свет и земля мягко ушла из-под ног, но тотчас вернулась. Дюммель протер глаза.
…Курица рылась в горячей пыли. Клонилось к закату солнце. Рея, почему-то в старом сарафане, шла по противоположной стороне улицы, щуря от света единственный глаз. «Чего это она? — с удивлением подумал Дюммель. — Дома, что ли, глаз забыла? Да и вырядилась в старье!»
— С прибытием, барон!
Симмонс взял его за руку и потянул с крыльца.
— Полюбуйтесь на свою недвижимость.
Немец оглянулся и обмер: перед ним было старо? обшарпанное здание офицерского общежития!
— Пойдем-пойдем, — торопил Симмонс, не давая опомниться. — Сейчас самое веселое увидите.
Он оттащил слабо упирающегося Дюммеля к нише ворот, притиснул к стене.
— Не вздумайте мне еще в обморок хлопнуться! — Симмонс глянул на часы. — Смотрите молча, понятно?
— П-понятно! — заплетающимся языком пробормотал Дюммель.
Дверь гостиницы скрипнула, медленно отворилась и на крыльцо, лениво позевывая, вышел с коротенькой трубочкой в руке… герр Дюммель.
Немец охнул и закрыл глаза руками.
— Смотрите, барон. — Голос Симмонса звучал резко, безжалостно. — Любуйтесь, голубчик, собственной персоной образца 1878 года!
— Ох-ха! — донеслось до слуха Дюммеля. — Проклятая страна… Проклятые порядки… Проклятая жара…
У Дюммеля подгибались колени. Он прислонился к стене, не в силах оторвать глаз от своего двойника. А тот, как ни в чем не бывало, продолжал топтаться на крыльце, прерывая ворчливое бормотание лишь для того, чтобы зевнуть или затянуться трубкой.
На двойнике была довольно чистая белая рубаха с закатанными рукавами, засаленные до блеска брюки и стоптанные башмаки.
— Налюбовались? — измывательски полюбопытствовал Симмонс. — Хотите, я вас друг другу представлю? Тото радости будет!