— Понимать-то понимаю…
— И на том спасибо. Ну, пора мне.
Снаружи послышались голоса, шарканье босых ног, звон оружия. Симмонс усмехнулся, кивнул.
— Генералы твои идут голозадые. Ты с ними того, построже. Дисциплина в военном деле — главное. Будь здоров, Савелий.
— До скорого.
— А это уж как получится.
Уговорить Тимур-султана удалось неожиданно быстро. Хан-ишан, как выяснилось, незадолго до появления Симмонса отдал богу душу, подавившись сазаньей костью. У старейшин родов и племен загорелись глаза при известии о смерти Шергазыхана и захвате Хивы рабами. Тимурсултан, не медля, погнал глашатаев во все концы Приаралья, а сам с двумя тысячами всадников двинулся вверх по Амударье.
Раздобыв одежду купца средней руки, Симмонс прицепил к поясу саблю в серебряных ножнах — подарок аральского хана.
— Хорош, — одобрил Тимурсултан. — Усов и бороды не хватает, а так — вылитый совдагар.[10] В Хиву собрался?
— В Хиву.
— Коня возьми и охрану.
— Обойдусь, — отмахнулся Симмонс.
— Ограбят, — предостерег Тимур-султан. — Да еще убьют. Время теперь, сам знаешь, какое.
— Не убьют, — скажу, что я хана аральского друг. Кто в Приаралье Тимурсултана не знает?
— Меня знают, — ухмыльнулся хан. — Тебя не знают.
— Вот и хорошо, что не знают.
— Тебе виднее.
Главая пятая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АДА
С времятроном что-то случилось, и Симмонс, рассчитывавший попасть в ханский дворец, материализовался в зарослях джугары за городом, неподалеку от главных ворот.
— Этого еще не хватало, — бормотал он, раздвигая руками присыпанные пылью плоские, шуршащие листья. — Так и внутри стены очутишься, чего доброго. Неужели аккумулятор садится?
Он вышел из зарослей и остановился как вкопанный: городские ворота были раскрыты настежь.
— Ну, Савелий! — яростно забормотал Симмонс. — Ну, стратег! Охрану и ту не поставил!..
Однако охрана была. Из ворот, ковыряя пальцем в широко распахнутой пасти, вышел с секирой под мышкой… плешивый Сайд. Первым побуждением Симмонса было юркнуть обратно в джугару, но было уже поздно: Сайд вздрогнул, со стуком захлопнул пасть и обеими руками перехватил секиру. Нельзя было терять ни секунды.
— Где мой конь? — накинулся на стражника Симмонс. — Куда коня девал, признавайся?!
У Сайда опять отвалилась челюсть.
— К-коня?.. К-какого к-коня?..
— Я тебе покажу, какого коня, аламан![11] — еще громче заорал Симмонс. — Я тебе только что подержать его дал! На минутку по нужде отлучился и — на тебе! Где конь? Где мой конь, вор?!
— П-провалиться мне сквозь землю, таксыр, не видел я никакой лошади, — взмолился Сайд.
— Поговори мне! — Симмонс схватился за эфес сабли.
Сайд испуганно попятился, загораживаясь секирой. Симмонс шагнул следом, тщетно пытаясь выдернуть саблю из ножен: клинок заело.
— А ну, показывай, где ты его спрятал, проклятье твоему отцу!
— О, аллах! — засуетился Сайд, вбегая под своды ворот. — Смотрите сами… Тут и мышь негде спрятать…
— Ну погоди мне! — продолжал бушевать Симмонс. — Я этого так не оставлю. До самого Шергазыхана дойду! Разбой среди бела дня!
— Нету Шергазыхана! — приободрился охранник.
— Что ты болтаешь? Как нет?
— А вот так и нет. — Стражник наглел на глазах. — Рабы прикончили. Своими глазами видел.
Сабля наконец поддалась, со звоном и скрежетом выскользнула из ножен.
— И ты с бунтовщиками заодно! — во весь голос заорал Симмонс, замахиваясь клинком. — Убью вероотступника!
Бросив секиру, Сайд юркнул в дверь, ведущую на винтовую лестницу.
— Бешеные, что ли? — приглушенно донеслось сквозь хриплое дыхание и топот. — Откуда только на мою голову взялись?
Симмонс с трудом втиснул саблю обратно в ножны, подошел к двери, крикнул, сложив ладони рупором:
— Спускайся, не трону!
— Врете.
— Не трону. Вспомнил — не тебе я коня оставлял. Тот нукер рыжий был.
— Правда?
— Правда, выходи.
Опасливо озираясь, Сайд выглянул из двери. Снммонс протянул ему секиру.
— Держи. Зря я погорячился.
— Сразу бы так, — Сайд осторожно взял секиру. Приосанился. — А то — «где конь, где конь»? Откуда я знаю, где ваш конь?
— Ладно, остынь. — Симмонс вынул из-за пазухи монету. — Держи.
Стражник недоверчиво повертел монету, попробовал на зуб. Хмыкнул удовлетворенно.
— Расскажи все толком. Кто Шергазыхана убил?
— Сказал же, — рабы.
— А потом?
— Э, таксыр! Тут такое было! Город весь захватили проклятые. Нукеров перебили — тьму. Все мусульмане из города поудирали. Даже каландары кто куда смылись!
— И что?
— Что, что! Целую неделю Хиву грабили. А тем временем инаки[12] войско собрали. Ну и пошла тамаша![13] Кого на виселицу, кому голову с плеч. Десятка два, наверное, в живых осталось. В минарете сидят. Вторую неделю. Что пьют-едят — один аллах знает.
— В каком минарете?
— Да в том, что у пятничной мечети. А вы-то сами кто будете? Откуда?
— Из Бухары.
— Купец, что ли?
— Вроде того.
— Может, от самого эмира? Инаки-то наши, говорят, гонцов в Бухару посылали за подмогой. Да вот — сами управились. А про коня забудьте, таксыр. Время, видите какое: смутное время. Бродят по дорогам всякие. Постойте! Вы в Хиве раньше бывали? Вроде я вас видел где-то.
— Бывал-бывал, — Симмонс одернул халат и заторопился. — Ну, пойду. Пора. А если коня моего увидишь, — не плошай. Я за наградой не постою.
— Да как же я его узнаю? — изумился Сайд.
— Гнедой в яблоках. Седло серебром отделано.
— Если коня найду, вас где искать?
— В караван-сарае, где же еще? Цел караван-сарай-то?
— Цел-цел, — поспешно заверил плешивый и сунул монету за поясной платок. — Да хранит вас аллах, таксыр.
— И тебя, — Симмонс уже заворачивал за угол. — Прощай, Сайд!
Стражник вздрогнул. Быстро достал золотой и придирчиво обследовал со всех сторон. Монета, как монета. Десять лошадей можно купить.
— О, аллах, — растерянно покачал головой стражник. — Вразуми раба твоего…
Он мог бы поклясться на коране, что еще совсем недавно видел зтого человека в кулхоне среди русских рабов.
Пустынные улицы Хивы производили удручающее впечатление. Легкие каркасные застройки кварталов городской бедноты выгорели дотла. Кирпичные строения состоятельных горожан сохранились куда лучше, но, заглянув за глухую, без окон стену одного из них, Симмонс убедился, что мятежники и пожар и здесь потрудились на совесть. Дорогу то и дело преграждали грудч битого кирпича, обгорелые балки, опрокинутые арбы. Трупы, по-видимому, успели убрать, однако тошнотворный запах разложения, казалось, пропитал весь город. И лишь выйдя на непривычно изменившуюся площадь возле пятничной мечети, Симмонс понял, в чем дело: целый лес виселиц, унизанных кошмарными гирляндами человеческих тел, вырос вокруг мечети. Над виселицами с клекотом кружились стервятники.
По контрасту с безлюдными улицами площадь казалась оживленной: не обращая внимания на смрад, сновали вооруженные до зубов конные и пешие нукеры, оборванные, перепачканные глиной строители копошились возле ханского дворца, заделывая проломы в стане. Плотники устанавливали новые ворота у входа в арсенал. От группы конных нукеров отделился всадник в вощеном, отсвечивающем на солнце халате и ленивым галопом поскакал навстречу. В двух шагах резко осадил коня, подняв белесое облако пыли.
— Кто такой?!
На загорелом скуластом лице недобро поблескивали маленькие раскосые глазки.
— Купец из Бухары. Караван-сарай ищу. Что тут у вас случилось, ради аллаха?
— Не твоего ума дело! Где караван?
— Караван! — сокрушенно повторил Симмонс. — Нет каравана. Разграбили возле самой Хивы. Еле ноги унес. Оттого и спрашиваю, что здесь происходит. Не хочешь, не отвечай. К самому хану пойду!
— «К самому хану!» — передразнил нукер. — Смотри не опоздай. Он ждет тебя не дождется на кладбище!