— Очень мило. Ну что ж, господа, если верить Дубровскому, то оаз или оазис это плодородное место среди песчаных степей, зеленец. Чудесное слово, не правда ли? Зе-ле-нец…
Она захлопнула книжицу и опустила ее на стол.
— Но я думаю, герр Дюммель имел в виду оазис в более широком смысле. Разве не так, барон?
— Йа, — кивнул немец. — Именно так.
— Тогда налейте мне шампанского, пожалуйста.
Дюммель поспешно наполнил фужер и протянул Эльсиноре. Она подняла фужер на уровень глаз и продолжала, задумчиво глядя на бегущие вверх пузырьки.
— Итак, господа, тост за оазисы. Ведь если вдуматься, у каждого есть свой индивидуальный озаис. Для одних это рыбная ловля, для других — вышивание на пяльцах, для третьих — альбом с марками, для четвертых — игра на скрипке, спиритуализм, рулетка, хатха-йога и так до бесконечности. Оазис — это человек, задумавшийся в толпе. Пароход в открытом море. Отдельная каюта. Земля — оазис в Солнечной системе. Солнечная система — оазис в Галактике. Галактика — оазис во Вселенной. По отношению к чему-то еще — оазис наша Вселенная. Есть и у господина Дюммеля свой оазис. Выдался свободный часок, — запрется в своей комнате, хлопнет стакан шнапса, скинет башмаки, завалится на диван, задерет ноги повыше. Лежит пальцами пошевеливает. Чем не оазис? Не обижайтесь, герр барон. Я — любя.
Она наклонилась и чмокнула Дюммеля в лоб. Тот вытаращил глаза, икнул и густо побагровел.
— Словом, оазис — понятие относительное. Проще говоря, химера, голубая мечта. Стремишься к нему всю жизнь, а по-настоящему так никогда и не обретешь. Вы не согласны, герр Дюммель? Что поделаешь, не о вас одном речь. — Эльсинора вздохнула. — И все-таки, господа, выпьем за наши оазисы. Пусть призрачные, надуманные, нереальные. Человеку необходим оазис… Человек должен стремиться к чему-то. Плохо, когда оазиса у человека нет…
«О чем это она? — с тревогой подумал Симмонс. — Куда гнет?» За столом дружно зааплодировали:
— Браво, браво, мадам Эльсинора!
— Прекрасный тост!
— Стоя, господа! За такой тост только стоя!
— Ваше здоровье, мадам!
«Пронесло, — облегченно вздохнул Симмонс. — И все-таки какая муха ее укусила? Этакая космическая скорбь».
— За здоровье вашей супруги, господин Симмонс, — потянулся к нему бокалом полковник Облысевич, моложавый с залысинами мужчина лет сорока-сорока пяти. — Прелестная у вас супруга и умница, сразу видно.
«Тебе что за дeлo? — подумал Симмонс с неожиданным ожесточением. — Завидуешь, сукин сын. Сам-то на хавронье женат!» Белесая мадам Облысевич действительно походила чем-то на упитанную, отмытую до блеска свнныо. Не спасали ни косметика, ни дорогое бальное платье.
Они чокнулись и выпили.
— Не судите строго своего компаньона, — продолжал полковник. — Ему, бедняге, наверняка пришлось изрядно попотеть. Шутка ли — такой бал!
Симмонс поморщился, однако промолчал и даже согласно кивнул.
— Такого я нигде не видывал, — признался полковник. — Ни в Париже, ни в Вене, ни даже в Риме. А уж кто-кто, а итальянцы знают толк в этих делах.
— Вы впервые в наших краях? — спросил Симмонс просто так, чтобы переменить тему.
— Увы, нет! — развел руками полковник. — Участвовал в экспедиции 1873 года с их превосходительством генералом Кауфманом. И вот теперь волею судьбы или рока опять здесь.
«Проштрафился, шаркун, — злорадно подумал Симмонс. — Вот и упекли в Тмутаракань».
«Арагонскую охоту» сменил задумчивый вальс Штрауса. Разговоры за столом смолкли. Задремавший Дюммель громко всхрапнул, взбрыкнулся и обвел сидевших ошалелыми глазами. Супруга Облысевича аппетитно уписывала жареного цыпленка.
«А где Эльсинора?» — запоздало спохватился Симмонс, оглядываясь по сторонам.
— Я здесь, — негромко прозвучал над ухом ее голос. Она ласково провела ладонью по его щеке и опустилась на стул рядом.
Облысевнч слушал вальс, закрыв глаза и чуть заметно покачивая головой. Грубоватые черты его лица смягчились, оно стало как-то добрее, проще. Музыка смолкла. Полковник глубоко вздохнул и открыл глаза.
— Прекрасное исполнение, — сказал он, встретившись взглядом с Симмонсом. — Кстати, где вы прячете оркестрантов, если не секрет?
— Секрет фирмы, — усмехнулся Симмонс. — Тайна, сокрытая мраком.
Полковник расхохотался, обнажив ровные чуть желтоватые зубы.
— Не хотите говорить, не надо. Капитан!
— Здесь, господин полковник! — лихо откликнулся Колмогоров.
— Передайте от моего имени благодарность капельмейстеру полкового оркестра.
— Слушаюсь, господин полковник! За что, осмелюсь спросить?
— За отличную сыгровку.
— Будет исполнено, господин полковник.
Симмонс с Эльсинорой переглянулись, едва сдерживая улыбки.
— Скажите, полковник, вы любите музыку Верди? — спросила Эльсинора. Что-то в ее голосе заставило Симмонса насторожиться. Она, разумеется, знала о дискотеке и часто ею пользовалась, но идея с кассетами опер Верди была его идеей, и он никому ни словом о ней не обмолвился. Хотел преподнести сюрприз.
— Верди? Вы еще спрашиваете, сударыня! Как же можно не боготворить этого чародея?
— И хотели бы его послушать?
«Хотел бы я знать, как ты это сделаешь?» — Симмонс пристально наблюдал за супругой. Длинноволосому Пете-радиотехнику было строго-настрого приказано держать язык за зубами. Перед началом бала он собственноручно запер патлатого в дискотеке. Единственный ключ от двери лежал в кармане Симмонса. Он незаметно опустил руку: ключ был на месте.
— Теперь?
— Зачем же откладывать?
«Однако! — поразился Симмонс. — Неужели Петя всетаки проболтался? Когда же он успел? Если так, то все ясно: сейчас она пойдет и скажет ему через дверь, какую кассету поставить».
— Ну, знаете ли, сударыня! — всплеснул руками полковник. — То, что вы нам преподнесли сегодня, это, конечно, волшебная сказка…
— Вы еще недостаточно знаете Симмонсов, господин полковник.
— Вы хотите сказать, что пригласили в Ново-Ургенч оркестр Венской оперы? — съехидничал Облысевич. — А заодно и всю оперную труппу?
— А почему бы и нет? — улыбнулась Эльсинора. — Симмонсы все могут.
Это уже переходило всякие границы. Надо было чтото решать, решать быстро. Необходимо было остановить Эльсинору, свести все к шутке, к розыгрышу. Но как это сделать, не уронив ее достоинства, не обидев гостей? Симмонс почувствовал, как лоб покрывается испариной, достал платок, машинально провел по лицу…
— Успокойся, Эрнст.
Он взглянул на нее дикими глазами: она улыбалась как ни в чем не бывало! Подняла руку. Он, словно завороженный, уставился на ее раскрытую ладонь.
Эльсинора звонко, словно кастаньетами, щелкнула пальцами.
— Смотрите, господа!
Там, куда она указывала, над черными купами деревьев мирно мерцали звезды в темно-фиолетовом небе. Но вот небо приобрело светлый оттенок, заклубилось молочно-белым туманом и из него, отчетливее с каждой секундой, стали проступать очертания театральной сцены, складки занавеса, озаренная приглушенным светом яма оркестра, темный силуэт дирижера…
Дирижер взмахнул палочкой, и зазвучала увертюра.
— «Аида»! — ахнул Облысевич шепотом.
— «Аида», — как ни в чем не бывало подтвердила Эльсинора. — Нравится исполнение?
— Но ведь это же… — полковник задохнулся.
— Венская опера, — снисходительно усмехнулась она. — Вы сами высказали желание.
— Да, но…
— Никаких «но», полковник. Я вас предупреждала: Симмонсы могут все. Не правда ли, дорогой? — обернулась она к мужу. Симмонс, пораженный не меньше Облысевича, сидел с разинутым от удивления ртом, напрасно пытаясь осмыслить происходящее.
«Что это? — металось в его сознании. — Массовый гипноз? Галлюцинации? Чепуха! Галлюцинации индивидуальны, а здесь…» Он зажмурился и решительно встряхнул головой, отгоняя наваждение. Но наваждение не проходило: оркестр продолжал играть, на сцене вовсю шла опера.