— Нет. Это будет тоже неучтенное изменение реальности прошлого.
— Стало быть, он должен делать только то, что ему запрограммировано?
— В общем, да.
— Значит, мой удел — явиться на призывной пункт, надеть мундир и сложить голову во славу Стран Всеобщей Конвенции? — Симмонс сел, машинально стряхивая приставший к коже песок. — И твоя миссия в том и заключается, чтобы не дать мне улизнуть…
Он подобрал с песка сухую травинку, поднес ко рту, прикусил.
— Тебе, конечно, известно, что меня ждет?
Травинка нестерпимо горчила. Травинка пахла ветром, степью, полынью.
— Да, Эрнст. Я знаю, что тебя ждет, — ответила она.
Симмонс взял ее руку, прижался губами к ладони, Эльсинора слегла сжала ему нос большим и указательным пальцами, притянула к себе, уложила затылком на свое плечо.
Он глядел мимо тента в голубое без единого облачка бездонное небо, думая о том, как непостижимо уживаются рядом такие взаимоисключающие понятия, как ненависть и любовь, отчаяние и счастье, трусость и мужество…
Наверное, Эльсинора права. От судьбы не уйдешь. Надо жить проще, принимать все как есть.
— Ты валишь в одну кучу разные понятия, — сказала она. — Судьба, предначертание, рок — все это вздор. Просто у каждого есть свой долг в жизни.
— Долг перед кем? — саркастически усмехнулся он.
— Перед будущим.
Ветер усилился. Волны докатывались теперь почти до их ног, ласковые бирюзовые волны Арала.
— Можно, я задам тебе один-единственный вопрос? — спросил он. Она кивнула.
— Скажи, ты будешь со мной до самого конца?
— Да, Эрнст.
Далеко, по самой кромке горизонта, наперегонки с пыльными смерчами, промчалась стайка сайгаков. Было в их беге что-то птичье-стремительное и парящее одновременно.
Каким-то шестым чувством он понял, что она вот-вот расплачется.
— Не надо, Люси.
— Не обращай на меня внимания, родной. — Она прерывисто вздохнула. — Не представляю, как я буду жить, когда не станет тебя.
Ему вдруг вспомнились прочитанные когда-то давным-давно стихи. Он повернулся на бок и медленно произнес их вслух:
Эльсинора продолжала лежать на спине, закрыв лицо ладонями, и плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий. Он бережно взял ее мокрые от слез ладони в свои и стал целовать, ощущая на губах горько-соленый привкус.
— Я не смогу без тебя, Эрнст.
В ее голосе слышалась такая скорбь, что у него перехватило дыхание. Он пересилил себя и улыбнулся.
— Ну, это ты брось. Представляешь, какой переполох поднимется в вашем межвременном ведомстве?
— Ничего с ними не сделается. — Она вытерла глаза и опять вздохнула. — Пришлют нового наблюдателя, только и всего.
— Давай не думать об этом, — сказал он.
— Давай.
Она взяла его ладони и уткнулась в них лицом. Ветер распушил золотистые волосы, обнажил светлую полоску нетронутой загаром кожи. Симмонс поцеловал ее в затылок, почувствовал, что вот-вот расплачется от нахлынувшей нежности, встал и протянул ей руку.
— Пойдем купаться.
Она поднялась и удивленно округлила глаза.
— Смотри-ка! Откуда они взялись?
Возле палатки паслись верблюды: низкорослый, лохматый бактриан темной масти и три поджарых светло-коричневых дромадера.
— А правда, как они умудрились спуститься с обрыва? — удивился он и замахал рукой. — Кыш! Пошли прочь!
Верблюды и ухом не повели.
— С ними надо не так! — усмехнулась Эльсинора.
— А как?
— Смотри! — Она театральным жестом подняла кверху ладонь. — Але-оп!
Мирно пощипывающий колючку бактриан ни с того ни с сего подпрыгнул как ужаленный, вбрыкнул всеми четырьмя ногами и размашистым галопом понесся вокруг домика. Сородичи, высоко задрав головы на длинных шеях, уставились на него с явным удивлением. Подскакав к ближайшему дромадеру, бактриан изо всех сил лягнул его в брюхо. Тот еле удержался на ногах, испуганно взревел и трусцой побежал прочь от обидчика. Остальные тревожно переглянулись и поспешили следом.
— Здорово! — усмехнулся Симмонс.
— Это еще что! — Эльсинора вошла во вкус. — Гляди, что будет дальше! Але-оп!
Вся четверка взметнулась в воздух и, описав четыре неуклюжих сальто, остановилась как вкопанная.
— Вот это да! — расхохотался Симмонс,
— Але-гоп! — голосом заправской дрессировщицы скомандовала Эльсинора.
Бактриан, а за ним и троица дромадеров встали яа задние ноги и принялись лихо отплясывать джигу, потешно мотая из стороны в сторону уродливыми горбоносыми головами.
— Ты просто чудо! — Симмонс хохотал во всю глотку. — Пожалей бедных тварей!
— Але-гоп!
Верблюды приняли горизонтальное положение, сорвали по кусту цветущей колючки каждый и затрусили в их сторону.
— Что ты задумала? — забеспокоился Симмонс.
Приблизившись к ним вплотную, верблюды преклонили колени и сложили колючку к их ногам. От верблюдов нестерпимо разило потом.
— А теперь марш отсюда, — приказала Эльсинора.
Вся четверка вихрем сорвалась с места, пересекла пляж, с ловкостью горных козлов вскарабкалась по уступам обрывистого берега и исчезла из вида.
— Ну так кто я? — с победоносным видом, подбоченившись, спросила Эльсинора. Симмонс, одной рукой, все еще зажимая нос, другой вытирал выступившие на глазах слезы.
— Бедьба!
— Кто?
— Фуф-ф! Ведьма!
— Ах так? — Она метнулась к тенту, выдернула из песка одну из стоек, отцепила полотно и вскочила на стойку верхом — ни дать ни взять озорной мальчишка, оседлавший прутик. Она и в самом деле выглядела неправдоподобно юной — тоненькая, стройная, в ярко-красном бикини. — Повтори, что ты сказал?
— Ведьма, — неуверенно повторил он.
— Тогда садись, прокатимся вместе.
Садиться, собственно, было не на что. Симмонс перешагнул через стойку и встал позади жены.
— Держись! — предупредила она. Он обнял ее за плечи.
— Крепче!
Он стиснул ее в объятиях и поцеловал в щеку. В следующее мгновенье было уже не до поцелуев: земля стремительно ушла из-под ног, провалилась куда-то вниз. Симмонс изо всех сил прижался к Эльсиноре и зажмурился. А она, как заправская ведьма на помеле, крутыми виражами набирала высоту, так что дух захватывало.
— Перестань! — взмолился он. — Спустись, слышишь? Голова кружится.
— Ну нет! — сквозь свист ветра донесся до него ликующий голос Эльсиноры. — Сам ведьмой назвал, теперь терпи!
Он стиснул зубы и огляделся. Справа, насколько хватало глаз, раскинулось море. Слева желтели пески и по ним, змеей между барханами, тянулся караван верблюдов. Виднелись руины не то города, не то крепости.
Они летели вдоль берега, и было отчетливо видно, где кончается желтая песчаная отмель и начинается глубоководье.
«Ну и чертовщина! — с мальчишеским восторгом подумал он. — Такое разве что во сне испытаешь!»
До поверхности было метров полтораста. «Спрыгнуть, что ли? — с веселой удалью подумал он и вдруг обнаружил, что спрыгивать не с чего: стойка летела сама по по себе, он ее даже не касался. Ослабил руки, сжимавшие Эльсинору за плечи: ничего. Отпустил совсем — тот же эффект: они продолжали лететь рядом, словно притянутые друг к другу магнитом.
И тут она по всем правилам высшего пилотажа круто спикировала вниз. У Симмонса перехватило дыхание. Он зажмурился, а когда снова открыл глаза, впереди виднелись две рыбачьи лодки, в которых бородатые казаки-старообрядцы в засученных до колен портках выбирали из сетей рыбу.
Занятые своим делом, рыбаки, наверное, так бы ничего и не заметили, но Эльсинора опустилась еще ниже и пронеслась над их головами с таким улюлюканьем и свистом, что старообрядцы, задрав свалявшиеся в войлок бороды, так и окаменели с широко разинутыми ртами, и только когда она, взмыв кверху, пошла на второй заход, торопливо закрестились двуперстным знамением, как по команде, сиганули из лодок и, перегоняя друг друга, вплавь кинулись к берегу. Почти касаясь воды, Эльсинора с Симмонсом за спиной промчалась за нимиеще раз и, поднявшись метров на двадцать, повернула назад. Когда на золотистом песке показался наконец их надувной домик, Эльсинора зависла над мелководьем и повернулась к Симмонсу.