Я помню эту вечеринку, потому что видела фотку себя в этом праздничном колпаке на ноутбуке Тании. Фотку, которую я потеряла той ночью на автомагистрали 40.
Скоро она нас покинет. Была ли ещё жива в этот момент моя настоящая мама? Не знаю.
Я не сводила глаз с Блейка, который помогал мне забраться на детскую игровую площадку во дворе. Это был всё тот же дом.
Я заметила и Танию, наблюдающую за маленькой мной. Она улыбалась, словно бы видела, как Блейк поддерживает малышку.
Маленькая Елена съехала по горке, и он поймал её внизу, но не стал брать на руки. Только осторожно касался.
Всё это не имело никакого смысла, потому что я знаю, что не видела его. Я бы запомнила.
Он показал язык, и малышка его передразнила. Он засмеялся, а потом снова скривился, и, как я поняла, она попыталась повторить. А затем они вместе расхохотались.
Я подошла к ним и присела рядом, глядя, как они корчат рожи друг другу.
Вдруг он вздохнул.
— Так будет не всегда, да? — заговорил он с моей маленькой версией. — Иначе ты бы запомнила.
Он убрал выпавшую прядку ей за ухо.
Малышка посмотрела на Блейка. Он внезапно стал очень грустным, и двухлетняя Елена спросила:
— Что случилось?
— Тссс, ничего, — торопливо ответил он, испугавшись, что кто-нибудь мог услышать.
Картинка снова изменилась.
Это уже было другое место. Герберт и Блейк бегали по дому, пока Тания кричала на втором этаже. От боли.
— Нет, — пробормотала я, сложив два и два. Она рассказывала мне об этой ночи. Я попыталась подняться к ней, но дошла только до двери в спальню. Войти я так и не смогла.
Как только я поняла, что происходит, крик из её комнаты тут же подтвердил это. В этот самый момент моя настоящая мама в Пейе сгорала в своей постели, и её дракон чувствовала это.
Внизу зарыдала малышка Елена, и я спустилась по лестнице. Герберт поднял её на руки. Он пошёл с ней в другую комнату, Блейк за ним, и картинка снова поменялась.
Нас снова было четверо. Уже без Тании. Маленькая Елена выглядела уже немного старше, около четырёх, и что-то мне подсказывало, что больше она не может видеть Блейка. Но он был рядом, всегда рядом, просто наблюдая за ней с грустным выражением лица.
Должно быть, малышка совсем недавно перестала его видеть, потому что продолжала искать его за диваном и занавесками.
Блейк зажмурился. Ему невыносимо было на это смотреть.
— Елена? — позвал папа и остановился на пороге с курткой в руках.
Девочка отпустила занавеску и посмотрела на него.
— Мамочка не вернётся?
Герберт не замечал признаки и неправильно понял её, но опустился на корточки и крепко обнял.
Он надел на неё курточку, и мы вышли. Блейк пошёл следом, пройдя дверь насквозь, как призрак.
Картинка вновь завращалась. Здесь маленькой Елене около восьми. Зазвонил телефон, трубку взял Герберт. Я ничего не услышала, но у Блейка явно получилось, и он был встревожен. Он бросился ко мне и оставался рядом, пока папа не договорил.
Герберт бросил трубку, схватил меня и ключи, и мы ушли без каких-либо вещей.
Сцена изменилась. Мы были в одной из моих комнат, которые я часто меняла, переезжая. Десятилетняя Елена рыдала во весь голос.
Стук в дверь привлёк внимание Блейка, будто бы он мог видеть сквозь стены.
Затем дверь в мою спальню открылась, и к нам вошла Тания.
— Пожалуйста, не делай этого, — взмолилась реальная я, потому что знала, зачем она здесь. Они думали, что я никогда не смогу с этим справиться, и поэтому она пришла, чтобы стереть всё.
Блейк просто стоял в стороне, наблюдая за Танией и плачущей Еленой. Тания начала заверять, что я ничего не вспомню. Что я буду считать своего отца добрым, любящим человеком, каким он всегда и был. Я заметила Герберта, застывшего на пороге, но он тут же ушёл.
Десятилетняя Елена перестала рыдать, закрыла глаза, и Тания ушла.
Тело девочки вздрагивало каждые несколько секунд от всхлипом. Последствия сильной истерики.
Блейк подошёл к моей кровати и лёг рядом. Он начал напевать что-то. В глазах моей маленькой версии всё ещё стояли слёзы, когда она закрывала их.
Я помню его лицо в тот день на репетиции его группы, когда призналась ему, какие чувства вызывают во мне его песни. У него тогда была понимающая улыбка, потому что он знал, как давно я знаю его голос.
Вот почему у меня такая реакция на его песни. Видимо, он неоднократно пел мне, пока я ещё могла видеть и слышать его.
Я заплакала, осознав, какой дурой была, когда считала это всё каким-то дурацким заклятьем.
Нет, это не чары. Он знал меня лучше, чем я сама себя. Он всегда был рядом. Бекки оказалась права: вот почему они так менялись после того, как очнулись. Это не было внезапным, мгновенным появлением чувств под действием магии, как я полагала. Это была связь, создаваемая годами, которую невозможно разрушить. Они были нашими невидимыми спутниками, которых мы не замечали столь долго, и вот почему, когда связь сформировалась, они не хотят ничего, кроме как быть с нами. Потому что мы годами их не видели и не слышали.