— А что я скажу завтра Уэстбруку? И Морти, и Барбаре Фрам, и ЮПИ, и АП, и…
— Том, — мягко вмешалась Норри, — все будет в порядке.
— В порядке? Что такое «в порядке»? Скажи мне, пожалуйста, как это все будет в порядке.
Я понял, к чему она клонит.
— Ах черт, ну конечно. Я и не подумал об этом, дорогая. Из-за этой своры шакалов у меня все выветрилось из головы. Да, это им подойдет. — Я начал посмеиваться. — Это им подойдет в лучшем виде.
— Если ты не против, дорогой.
— Что? О нет… нет, я не против. — Я ухмыльнулся. — К этому все достаточно долго шло. Пора осуществить.
— Кто-нибудь будет столь любезен мне объяснить, что за черт…
— Том, — выразительно сказал я, — можешь ни о чем не волноваться. Я сообщу твоим уважаемым людям, которых сегодня слегка обошли, то же самое, что я сказал отцу, когда мне было тринадцать лет и он застукал меня в погребе с дочкой почтальона.
— И что за хреновину ты сказал? — буркнул он. невольно начиная ухмыляться.
Я обнял Норри.
— Все класс, па. Мы завтра поженимся.
Он недоуменно смотрел на нас несколько секунд, усмешка его поблекла, но затем расцвела с новой силой.
— Пусть меня закопают в дерьмо! — закричал он. — Поздравляю! Это потрясающе, Чарли, Норри, о, поздравляю вас обоих, это очень вовремя. — Он и попытался обнять нас обоих, но в этот момент таксисту пришлось увернуться от какого-то психа и Тома с распростертыми объятиями отбро— сило назад. — Это сногсшибательно, это… вы знаете, по-моему, это сработает! — У него хватило воспитания покраснеть. — Я хочу сказать, черт с ними, с репортерами. Я только… я хочу…
— Ты можешь, — серьезно сказала Норри, — никогда не волноваться по таким пустякам. Мы всегда тебе поможем.
Мне позвонили от дежурного администратора гостиницы, когда Линда зарегистрировалась. Как я и просил. Я что-то проворчал в ответ, положил трубку мимо телефона, слез с кровати, попал ногой в мусорную корзину, рухнул на тумбочку, поломав и ее, и соседствующую лампу, и в конце концов распростерся на полу, уткнувшись подбородком в коврик, а носом — в светящийся циферблат часов, которые показывали четыре сорок два. Утра. К тому моменту, когда я окончательно проснулся, подсветка часов выдохлась и погасла. Теперь была кромешная тьма. Невероятно, однако Норри не проснулась. Я встал, в темноте оделся и ушел, оставив все разрушения неубранными до утра. К счастью, я ударился здоровым боком; я мог ходить, пусть даже и хромая на обе ноги.
— Линда? Это я, Чарли.
Она открыла сразу же.
— Чарли, прошу меня извинить…
— Брось. Ты поступила нормально. Как та девушка?
Я вошел. Она закрыла дверь за мной, состроила гримасу.
— Не лучшим образом. Но сейчас у нее родные. Я думаю, с ней все будет в порядке.
— Это хорошо. Я помню, как мне однажды стало плохо от наркотиков. Она кивнула:
— Знаешь, что через восемь часов все кончится, но это не помогает. Для тебя время тянется бесконечно.
— Ага. Послушай, насчет Тома…
Она состроила другую гримасу.
— Ох, Чарли, ну он и козел.
— Вы что… ээ…не поладили?
— Я только хотела сказать ему, что он слишком высокомерно держится, а он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю. Поэтому я заметила ему, что нечего демонстрировать свою спесь, что он не такой важный, каким хочет показаться, и просила его обращаться со мной как с другом, а не как с чужим человеком — исходя из всего, что вы рассказывали о нем, мне это казалось правильным. «Ладно», — сказал он, поэтому я попросила его как друга избавить нас от репортеров на этот день или дольше, и тут он набросился на меня. Он выставил такую ужасную оборону против меня, Чарли.
— Послушай, Линда, — начал я, — получилась вся эта неразбериха…
— Честно, Чарли, я пыталась успокоить его, я пыталась показать ему, что я его не обвиняю. Я… я гладила его по шее и щекам, старалась, чтобы он смягчился, расслабился, а он, он меня оттолкнул. Ну правда, Чарли, вы с Норри рассказывали, какой он хороший… а тут такой облом.
— Линда, мне ужасно жаль, что вы не сошлись характерами. Том на самом деле отличный парень, просто…
— Я думаю, он хотел, чтобы я сказала Сандре, что не стану ей помогать, позволила полиции ее забрать и…
Я сдался.
— Увидимся утр… днем, Линда. Поспи немного. В какой-то там комнате в два часа будет пресс-конференция.
— Конечно. Я прошу прощения, уже, наверно, очень поздно, да?
Я встретил Рауля в коридоре — дежурный администратор позвонил ему сразу после меня, но он просыпался медленнее. Я сказал ему, что Линда и пациентка чувствовали себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать, и он облегченно вздохнул.
— Ни фига себе, Чарли, ты бы их видел, ее и Тома. Как кошка с собакой.
Никогда бы в это не поверил.
— Н-да, иногда наши лучшие друзья не переносят друг друга.
— Ага, забавная штука жизнь.
После этого глубокомысленного замечания я отправился обратно в постель.
Норри все еще дрыхла без задних ног, когда я вошел, но когда я залез под одеяло и прижался к ее спине, она фыркнула как лошадь и спросила:
— Нормально?
— Все в порядке, — шепнул я. — Но придется этих двоих какое-то время держать на расстоянии.
Она повернулась, приоткрыла один глаз и посмотрела на меня.
— Милый, — пробормотала она, улыбаясь обращенной ко мне стороной рта, — ты еще не безнадежен. Это у тебя пройдет.
После чего она повернулась обратно и заснула, оставив меня одновременно самодовольным, глупым и в полнейшем недоумении, о чем это она говорила.
Те записи танцев первого семестра все равно продались отлично, и критики были более чем доброжелательны — в большинстве. Кроме того, мы переиздали «Масса есть действие», на этот раз со звуковым сопровождением Рауля, и закончили наш первый финансовый год, попав в яблочко.
К второму году наша Студия уже обретала нормальную форму.
Мы обосновались на сильно удлиненной орбите. В перигее студия приближалась к Земле на 3200 километров (это не очень близко — Скайлэб был приблизительно в 450 километрах), и в апогее удалялась на 80 000 километров. Цель этого была в том, чтобы Земля не закрывала половину неба на каждой записи. В апогее Земля была размером примерно с кулак (дуга, стягивающая чуть больше 9 градусов), и мы проводили большую часть времени далеко от нее (второй закон Кеплера: спутник, расположенный на более низкой орбите, обращается быстрее). Так как мы делали полный оборот почти дважды в день, это давало каждые двадцать четыре часа два возможных периода записи почти по 8 часов каждый. Мы просто приспособили наши «внутренние часы», наш биологический ритм так, что один из этих двух периодов приходился между девятью и пятью часами субъективного времени. (Если мы портили эпизод, то, чтобы вернуться и переснять его, приходилось ждать около 11 часов, чтобы Земля на заднем плане была соответствующего видимого размера.) Следует немного рассказать и о самом комплексе студии.
Самая большая одиночная структура, это, конечно, Аквариум — огромная сфера для работы внутри, без р-костюмов. Она вполне прозрачна при должном освещении, но может быть закрыта фольгой в случае, если вам не нужна в качестве фона вся вселенная. Шесть очень маленьких и очень хо— роших камер встроены в Аквариум в различных местах. Аквариум рассчитан также для приема пластиковых панелей, которые превращают его в куб внутри сферы — хотя пользовались этим мы лишь несколько раз и, вероятно, в дальнейшем не будем.
Следующее по величине строение — это подсобная структура, которую мы стали называть «Чулан враля Мак-Джи». Сам Чулан -это всего лишь длинный «стационарный» шест, усыпанный подпорками и роликами, на которые намотаны тросики, и покрытый всяким хламом, привязанным к нему для страховки. Опоры, части декораций, модули камеры и запасные части, осветительные принадлежности, пульты управления и вспомогательные сис— темы, и канистры и банки, и коробки и бруски, и связки и пачки, и мотки и катушки, и разбросанные беспорядочно пакеты всего прочего, которые кто-то из нас счел удобным иметь под рукой для танца в невесомости и записи его на пленку. Чулан враля Мак-Джи оброс всем этим, как некими межпланет— ными ракушками, и представляет обычную кладовку. Размер и форма неуклюжего груза меняются по мере его использования, и отдельные компоненты все время лениво колышутся, как шизофренические водоросли.