Но этот организм еще не погиб. Он колеблется на грани рождения, стремится жить, даже чувствуя, что умирает. У него может не получиться.
Находясь на грани вымирания, Человек тянется к звездам. Сейчас, меньше чем через столетие после того, как первый человек покинул поверхность Земли в управляемом полете, мы собрались здесь на орбите Сатурна, чтобы решить, будет ли судьба нашей расы продолжена или оборвана.
Наша матка уже почти заполнена ядовитыми отходами. Вопрос, который стоит перед нами, таков: намерены мы или нет преодолеть невротическую зависимость от планет — прежде, чем мы будем уничтожены?
— Что за вздор? — рявкнул Силвермен. — Очередная порция вашего идиотского трепа по поводу Homo caelestis? Это, что ли, по-вашему, следующая эволюционная ступень? Мак-Джилликади был прав, это Богом проклятый эволюционный тупик! С той скоростью, с которой вы развиваетесь, вы еще лет пятьдесят не сможете сами обеспечивать свое суще— ствование. Если Земля и Луна завтра взорвутся, упаси Господь, то вы, оставшись в космосе, умрете через два-три года. Вы паразитируете на тех, кто ниже вас в эволюционном отношении, Армстед, к тому же вы паразиты в изгнании. Вы не можете жить в вашей новой среде без клеточных оболочек из стали и противоударного пластика, абсолютно необходимых вам искусственных продуктов, которые производятся только там, в матке, которую вы покинули!
— Я был неправ, — Том сказал мягко. — Мы — не эволюционный тупик.
Я не видел тогда целой картины.
— Что вы упустили?! — вскричал Силвермен.
— Теперь нужно сменить аналогию, — заговорила Линда. — Эта не подходит для дальнейшего изложения. — Ее теплый контральто был уравно— вешенным и успокаивающим. Я видел, как Силвермен расслабился, когда волшебство Линды начало действовать на него. — Подумайте о нас теперь не как о «шестерняшках», даже не как о разновидности зародыша с шестью личностями. Подумайте о Земле не как о матке, но как о яичнике — а о нас шестерых как об одной яйцеклетке. Мы вместе несем только половину генов для нового вида.
Внушающий самый благоговейный трепет и самый чудесный момент всего творения — это миг сингамии, миг, в который два существа соединяются, чтобы образовать нечто бесконечно большее, чем сумма или даже продукт их составляющих частей: миг зачатия. Это — перекресток, с филогенезом позади и онтогенезом впереди, и это тот самый перекресток, на котором мы находимся сейчас.
— Что служит сперматозоидом для вашей яйцеклетки? — спросил Чен. — Рой чужих, надо полагать?
— О нет, — сказала Норри. — Они скорее представляют собой нечто вроде сверхразума инь/янь, женско/мужского, который производит сингамию в ответ на собственные потребности. Снова сменим аналогию: подумайте о них как о пчелах, которых они так напоминают, опылителях гигантского нераздельнополого цветка, который мы называем Солнечной системой. Этот цветок — гермафродит, содержащий сам в себе и пестик, и тычинки.
Назовите Землю пестиком, если хотите, а мы, Звездные танцоры, являемся его объединенными рыльцем и семяпочкой.
— А тычинки? — настаивал Чен. — Пыльца?
— Тычинкой является Титан, — просто сказала Норри. — Эта красная органическая материя, которую испустила оболочка чужих, была некоторой частью его пыльцы.
Снова ошеломленное молчание. — Можете ли вы объяснить нам его природу? — спросил наконец Де Ла Торре. — Я признаюсь, что не понял.
Теперь заговорил Рауль, сдергивая очки с переносицы и позволяя резинке возвращать их обратно.
— Это вещество, по сути, представляет собой что-то вроде суперрастения.
Чужие выращивали его в верхних слоях атмосферы Титана в течение тыся— челетий, окрасив планетоид в красный цвет. При контакте с человеческим телом происходит некоторое обоюдное взаимодействие, которое нельзя опи— сать. Энергия другого… другого уровня вливается в обе действующие стороны. Происходит сингамия и начинается совершенный метаболизм.
— Совершенный метаболизм? — неуверенно повторил Де Ла Торре.
— Это вещество представляет собой совершенное симбиотическое дополнение к человеческому организму.
— Но… но… Но как?..
— Вы надеваете это, как вторую кожу, и живете нагими в космосе, — просто сказал Рауль. — Оно входит в тело через рот и ноздри, распространяет миллион микроусиков по всему телу и выходит через отверстие заднего прохода, смыкаясь с самим собой. Оно покрывает вас внутри и снаружи, становится частью вас в общем метаболической балансе.
Чен Тен Ли выглядел так, словно получил обухом по голове.
— Совершенный симбиот… — выдохнул он.
— Вплоть до микроэлементов, — согласился Рауль. — Все было запланировано таким образом миллиард лет назад. Это — наша Вторая Половина.
— Как это делается? — прошептал Чен.
— Нужно всего лишь войти в облако этого вещества и снять шлем.
Выходящий воздух служит для него химической командой вызова: оно вхо— дит внутрь, распространяется и размножается. С момента, когда оно впервые входит в контакт с обнаженной кожей, и до момента полного поглощения и впитывания, завершенного синтеза, проходит секунды три. Через полторы секунды после этого вы перестаете быть человеком, навсегда. — Он вздрогнул. — Теперь вы понимаете, почему мы закричали?
— Нет! — вскрикнул Силвермен. — Нет, я не понимаю! В этом всем нет ни капли смысла! Значит, эта красная фигня — живой скафандр, биологически приспособленное нечто, как вы сказали. Вы даете ему углекислый газ, оно дает вам кислород, вы даете ему дерьмо, оно дает вам клубничный джем.
Просто замечательно; вы всего лишь избавились от всех потребностей, кроме топлива и средств проведения досуга. Очень милые ребята, эти чужие. Каким образом это делает вас нелюдьми? Эта фигня захватывает контроль над вашим разумом или как?
— Оно не имеет собственного «разума», — ответил Рауль. — О, это в высшей степени сложный организм для растения, у него более чем раститель— ная способность осознавать. У него, как у вьюна, имеются некоторые весьма непростые тропизмы, но его нельзя назвать ощущающим. Оно вроде как устанавливает партнерство с нервной тканью, но редко подбирается хотя бы так близко к предсознанию, как рефлексы. Оно только выполняет свою функцию, в соответствии с биологической запрограммированностью.
— Что же тогда делает вас нелюдьми?
Мой голос звучал странно, даже для меня самого.
— Вы не понимаете, — сказал я. — Вы не знаете. Мы никогда не умрем, Силвермен. Мы больше никогда не будем испытывать голод или жажду, ни— когда не будем нуждаться в каком-либо месте, чтобы избавляться от наших выделений. Мы никогда больше не будем бояться жары или холода, никогда не будем бояться вакуума, Силвермен; мы больше никогда не будем ничего бояться. Мы приобретем мгновенный и полный контроль над нашей автономной нервной системой, получим доступ к клавиатуре ощущений самого гипоталамуса. Мы достигнем симфизиса, телепатической общности, станем единым разумом в шести бессмертных телах, бесконечно грезящих и никогда не спящих. По отдельности и вместе мы станем не более похожи на человека, чем человек похож на шимпанзе. Мне не стыдно признаться вам в том, что мы все шестеро испачкали наши «подгузники» там, в космосе. Мне до сих пор немного страшно.
— Но вы готовы… — мягко сказал Чен.
— Нет еще, — сказала Линда за всех нас. — Но скоро будем. По крайней мере это мы знаем.
— Все эти телепатические штучки, — спросил Силвермен. — Это все «единый разум», точно?
— О, это не зависит от чужих, — уверила его Линда. — Они показали нам, как добраться до этого уровня, но способность к этому всегда присутствовала в каждом человеческом существе. Каждый святой, который когда-либо спускался с гор просветленный, говорил: «Мы все едино». И каждый раз люди принимали это за метафору. Симбиот помогает нам немного, но…
— Каким образом он помогает? — перебил ее Силвермен.
— Ну, в основном он устраняет отвлекающие факторы. Я хочу сказать, у многих людей бывают вспышки телепатических способностей, но существует так много отвлекающего «шума». Тем, кто живет на планете, конечно, гораздо хуже, но даже в Студии мы чувствовали и голод, и жажду, и раз— дражение, и усталость, и скуку, и утомление, и злость, и страх. «Тварь у нас в головах», — назвали мы это. Наша животная часть, препятствующая прогрессу ангела: Симбиот освобождает вас от всех животных потребностей.