— Ты кто? — грозно спросил он.
— Я нуанец, — ответил человек, и, выдержав паузу, сказал: — Я пришел задать тебе вопросы.
Тристан промолчал и прищурился, рассматривая незнакомца, — если этот неизвестный знал ганианцев, то понял и выражение лица Тристана, говорившее о недоверии и предосторожности.
— Один солдат мертв, — сказал человек, — а второй ранен.
— Они напали на нас. Мы действовали под влиянием тсаа’чи.
— Зачем вы сюда пришли? Почему вы оказались, — чужак перешел на стандартный язык, — на стартовой площадке?
— Джва’лай, — ответил Тристан и повернулся к нему спиной. После долгой паузы он услышал, как человек, недовольно ворча, поднялся и пошел к выходу. Снаружи донеслись голоса и шум закрывающейся решетки. Тристан продолжал стоять спиной к двери.
— Кто это, маленький брат? — спросил Пулу.
— Плоскозубый. Приходил задавать вопросы, — он посмотрел сверху вниз. — Как твоя голова, лучше?
Пулу попробовал поднять ее и сморщился от боли.
— Больно пошевелить.
— Поспи еще, — Тристан неловко принял неудобную позу на полу. — Я тоже посплю.
Однако он слишком напугался, чтобы спать. Он все так же бодрствовал, и мышцы его напряглись, когда решетка снова заскрипела. Тристан повернулся настолько, чтобы можно было рассмотреть вошедшего через плечо, и тут же вскочил, инстинктивно протянув руку к брови, но ему удалось только склонить голову.
Явившаяся женщина была примерного одного возраста с его матерью и такого же телосложения, только волосы у нее были огненно-рыжие. Она не присела, да Тристан и не ожидал этого от нее.
Пораженный, юноша прошептал:
— Мир в тебе, мать.
Женщина улыбалась ни холодно, ни тепло.
— Я Марна. Как зовут тебя?
Он посмотрел на нее.
— Тристан, — и, ответив, наклонил голову. — А почему вы спрашиваете об этом?
— У тебя имя плоскозубых, а не ганианцев. Почему ты оказался с ним? — женщина вытянутыми пальцами, что читалось как угроза, показала на Пулу.
Тристан сжал за спиной кулаки.
— Он мой брат. Мы вместе охотимся.
— Откуда ты?
— Оттуда, — Тристан показал головой вверх.
— Почему ты здесь?
— Джва’лай.
Она кивнула, и улыбка ее потеплела.
— Ты давно живешь с ганианцами?
— Когда я был еще совсем маленьким.
— Там, где ты живешь, есть еще плоскозубые?
Вопрос казался совершенно безобидным, но было в нем что-то такое, что вызывало у Тристана беспокойство. Он вопросительно склонил голову набок.
— Плоскозубые, мать?
— Да, такие, как я и ты. Люди. Когда ты начал жить с ганианцами, другие плоскозубые с тобой были?
Тристана не покидали сомнения.
— Я тогда был маленький и не помню.
Он так и не ответил на ее вопрос, и женщина поняла это. Тем не менее она продолжала спрашивать:
— Ты пришел сюда ради джва’лай? Что тебя заставило это сделать?
Он снова почувствовал неуверенность, во рту у него пересохло.
— Я охочусь за… моим отцом.
Женщина удивленно подняла брови. Тристан не спускал с нее глаз, ерзая от неловкости положения.
— Он в этом лагере?
— Нет, мать.
— А где?
— Я не знаю, — Тристан сгорбился, но исподлобья наблюдал за ней. — Почему вы меня спрашиваете, мать?
На этот раз она немного помолчала и потом ответила:
— Мы пытаемся помочь тебе.
Тристан в недоумении наклонил голову по-петушиному.
— Ты голоден? Ты и твой брат? — она снова вытянула пальцы в сторону Пулу.
— Да.
Она медленно протянула к Тристану руку и кончиками пальцев коснулась его лба, но не тыльной стороной пальцев, когда ее когти были бы повернуты к ней. Юноша весь сжался, но стерпел. Она могла быть джва’нан, и он не хотел подвергать ее риску тсаа’чи.
— Я скажу, чтобы они принесли еду, — произнесла она.
Легионер открыл решетку и выпустил ее.
— Итак, доктор, — Жюль Франсуа указал на кресло перед своим столом и подождал, пока женщина сядет.
— Насколько ваш метод допроса отличается от метода вашего коллеги?
— Ганианцы живут при матриархате, сэр. Ваши заключенные стали бы говорить с любой женщиной, старше них по возрасту.
— Хм-м, — генерал всем телом подался вперед. — Что вам удалось узнать?
— Довольно трудно воспринять историю народа, язык которого примитивен, но мальчик утверждает, что его привело сюда чувство джва’лай — «чувство долга к матери», на языке ганианцев.
— Что это? — спросил генерал. — Нечто вроде языческого поклонения идолам?