Они все выпили свои кубки, и им налили еще. Предвкушая будущую кампанию, члены Совета испытывали радостное чувство товарищества. Инмитрин пообещал, что сам будет командовать двумя легионами ротроксов.
— Будет очень приятно снова воевать плечом к плечу с Бекматом, — пропищал он торжественным и немного пьяным голосом.
— Скажи-ка мне, — продолжил он, выпивая еще своего напитка, — что Бекмат сделает со своими врагами, когда они окажутся в его власти?
Я пожал плечами.
— Может быть, убьет, если они будут сопротивляться.
— Убьет? Это очень скромное удовольствие. — Инмитрин вскочил на ноги. Разве он не станет растягивать мучение, дразнить их и злорадствовать? В чем же радость завоевания, если не видишь страданий врага? Просто умереть — разве это мучение? Идем со мной, брат, и, может быть, Бекмату будет интересно узнать, как с побежденными поступаем мы.
Он остановился у двери и взглянул на моего секретаря-реаттца.
— Оставь своего переводчика. Если надо, я сам буду говорить по-реаттски.
Секретарь, который становился все более робок, по мере того как члены Совета делались все более веселыми, был рад присоединиться к стоявшим в дальнем конце помещения соотечественникам.
Инмитрин повел меня по бесконечным коридорам и ведущим вниз каменным винтовым лестницам. Воздух становился все более сырым, свет — более тусклым. Я почувствовал, что мы приближаемся к подземной тюрьме.
— Тюремщик, пропусти нас. Пусть гость посмотрит на наших заключенных.
В конце коридора, по стенам которого от сырости текла вода, у огромной металлической двери по стойке смирно стояли два ротрокса. Скрипнули замки, зазвенели цепи, и дверь отворилась. Слух уловил тихую какофонию вздохов, стонов, бормотания и лязга. Чувствовалось, что тюрьма плотно забита. Коридор, по которому мы шагали, пересекался другими коридорами. Мы медленно шли и заглядывали в каждую камеру.
Зрелище было довольно жутким. Камеры в основном занимали мелкие вожди и знать покоренных племен Мерамы. Ротроксы с большой изобретательностью создавали невыносимые условия, в которых их жертвам нужно будет провести остаток жизни. Люди — в том числе и женщины — ползали в дерьме, в экскрементах. Один стоял по шею в воде; другой — в какой-то грязи, которая едко воняла и была нестерпимо горячей. Люди висели на крюках, к ним были подсоединены сложные устройства, которые медленно и планомерно кромсали внутренние органы. Заключенные смотрели на нас взглядом, который от долгих мучений уже давно сделался пуст.
— Передай Бекмату, что мы устроим у себя любого заключенного, какого он нам ни пришлет, — радостно пропищал Инмитрин. — Мы можем устроить специальную телевизионную трансляцию, чтобы Бекмат мог смотреть на его страдания. Вот заключенный, который будет тебе особенно интересен — Дальго, бывший вождь Реатта. Нам уже давно надоело его пытать. Мы решили, что больше всего мучений причиним ему, если просто оставим его сидеть в кромешной тьме и думать о том, как унижен его народ.
Он распахнул железную дверь, щелкнул выключателем, и темную камеру залил свет. Человек, сидевший в ней за небольшим столом, поднял взгляд, щурясь от света.
Вот он, значит, Дальго. Он широк в плечах для реаттца, и лицо его не такое изнеженное, как у других, это лицо воина. Время, проведенное здесь, в тюрьме ротроксов, избороздило лицо морщинами, но плечи оставались по-прежнему прямы, а осанка гордой. Он молчал. Я глядел на него и пытался представить себе, что это значит, провести здесь десять лет.
— Я бы хотел поговорить с ним, — сказал я вдруг.
Инмитрин улыбнулся.
— Хочешь напомнить ему о его положении? Правильно! Он на тебя не бросится. Он уже знает, во что это ему обойдется. Я подожду в коридоре.
Инмитрин вышел и затворил, но не запер за собой дверь.
— Кто здесь? — спросил глухим голосом Дальго. — Свет режет глаза.
— Меня зовут Клейн, — сказал я ему.
— Клейн? — Казалось, он роется в голове, пытаясь вспомнить имя. — Ах да, помощник Бекмата, марионетки ротроксов, который правит моей страной. Меня держат в курсе событий, как видишь.
Мне было интересно, не прослушивается ли наш разговор. Я поколебался, затем спросил:
— Ротроксы не предлагали тебе сделку? Может быть, ты мог бы оказаться им полезен. Может, они отпустят тебя, если принесешь им клятву верности, как сделал я.
Дальго едва заметно улыбнулся. Он отвернулся от света.
— Я даю им все, что они хотят: доставляю удовольствие своим страданием. Больше мне им нечего дать. Я знаю, что мою страну никогда не освободить от их ига, и только поэтому они и сохраняют мне жизнь. Если у меня появится надежда, то у них будет причина убить меня.
Он устало провел руками по глазам.
— Вероятно, ты служишь им, так как у тебя нет другого выбора. Я — их заключенный, так как у меня тоже нет другого выбора. О сотрудничестве не может быть и речи. Они всего лишь грязное пятно в мироздании, но, к сожалению, нет силы, которая могла бы изгнать их.
Мне стало жаль его. Ему пришлось нелегко.
— Твоя жена все еще в Реатте, — сказал я, немного помолчав.
Он вздохнул.
— С ней все в порядке?
— Да.
— Наверное, считает, что я мертв.
— Нет, — ответил я. — Она знает, что ты жив. Ротроксы об этом позаботились.
Лицо его сделалось твердым.
— Ты можешь к ней сходить?
— Думаю, смогу.
— Если действительно желаешь мне добра, скажи ей, что я мертв.
Мне нечего больше было ему сказать, так что я ушел, оставив дверь открытой. В коридоре Инмитрин поздравил меня, жеманно, как все ротроксы, выражая радость.
— Признаюсь, я слушал вашу беседу через скрытый микрофон, — пропищал он.
— Я все больше восхищаюсь твоим умом. Твои замечания были очень хитроумны. В следующие дни его душевное страдание будет все усиливаться, оттого что он начнет заново переживать прошлое. — Он звонко хихикнул. — Но идем, в твою честь мы устроили праздник.
Он вывел меня из тюрьмы, мы прошли по лабиринту ходов, пронизывавших скальный грунт Мерамы, и вышли к одному из лифтов, которые постоянно двигались то вверх, то вниз вдоль внутренней стены кратера.
Мы спустились на самый низ. Сюда не доходил солнечный свет, хотя наверху были видны горизонтальные лучи. Сквозь них ярко просвечивали звезды, похожие на рассыпанные драгоценные камни. Дно кратера обволакивал некий светящийся мрак, и откуда-то издали доносился приглушенный барабанный бой. На этот звук мы и пошли по упругому дерну.
Прошли мы, наверное, больше мили. По дну кратера было разбросано множество зданий и огороженных территорий. Этот район явно служил ротроксам для отдыха. На одной из множества площадок я увидел прекрасный пример тошнотворных развлечений ротроксов.
На участке земли шириной примерно ярдов в пятьдесят, окруженном поникшими деревьями, стояли вросшие в землю человек двадцать или больше реаттцев. Именно вросшие. Было ясно, что они никак не могут сойти со своего места. Кто-то стонал и раскачивался вперед-назад, кто-то громко выл и протягивал в мольбе руки к небесам.
Инмитрин ухмыльнулся, увидев мое удивление.
— Это Сад Тиникимни с людьми-растениями. Я как-то однажды пошутил при Тиникимни, сказав, что раз на Земле растения зеленые, то и реаттцам следует быть растениями. Тиникимни это показалось забавным, и он создал симпатичный садик, засаженный людьми. Им на подошвы ног привита композитная животно-растительная плацента, которая пускает корни глубоко в почву. Она получает из почвы питательные вещества, которые затем передает в кровь. Эта кровь через ноги дает людям-растениям достаточное питание. Хорошая идея, правда? К тому же получилось так, что процесс передачи крови от плаценты причиняет боль, что к отчаянию прибавляет еще и физическое страдание.
По мнению Инмитрина все это должно было меня восхитить.
Через несколько минут мы вышли на большую огороженную площадь, где рекой тек любимый ротроксами темный напиток, и воины под барабаны исполняли бешеные танцы племени. Впервые, после того как мы встретились с ротроксами, я начал размышлять над тем, во что же мы влипли, связавшись с ними, и стоило ли все это делать. Я почувствовал, что мне становится дурно.