Вряд ли нужно упоминать, что эта теорема была настолько глубоко вживлена в авторизованную доктрину, что Джандрак сам нарушил закон уже тем, что вступил в спор по этому вопросу.
— С наукой, конечно, не поспоришь, — с сарказмом согласился Кракно. — Даже если соглашусь с тем, что ваши слова истинны, я все равно настроен непримиримо по отношению к классовому обществу. Если ненависть — это все, что мне остается, то пусть ненависть будет моим богом. Если я должен буду разрушить мир огнем, так что после этого ничего не останется, кроме запустения, пусть будет так.
Хоррис Дэйджел вновь наполнил грязную чашку Джандрака. Что-то в словах анархиста невольно взволновало его до глубины души.
— Вы странный человек, — пробормотал он, качая головой. — Но кое-что я должен знать. Вы заявили, что узнали обо мне с одного взгляда или примерно так. Ладно, я убедился в этом. Но как вы это делаете? Где вы этому научились?
— Вы бы не поверили, если бы я вам рассказал, — ответил Кракно.
VIII
Проходили дни, недели и затем месяцы, а ожидаемого вторжения бунтовщиков так и не происходило. Король Максим и его окружение вздохнули с облегчением. Но монарх все еще отказывался ослаблять давление. Поток обвинений и преследований не прекращался по мере того, как король давал волю своей ярости от унижения. Для большинства населения Максимилии, не говоря уже обо всем королевстве, время тащилось лениво. Но для некоторых, тех немногих, кто был завязан на политике или подозревался в этом, это было время арестов и казней.
Грэйму Либеру и в голову не приходило ожидать какого бы то ни было посещения. Он уже собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили и вошли четверо полисменов. «Политическая полиция!» — пораженно подумал он, моргая глазами на ордер, который ему предъявили.
— Вы пойдете с нами, историк Либер.
Они игнорировали его вопросы; у него не было выбора, пришлось идти. Они также захватили «вещественные доказательства», перетряхнув дом в поисках книг и рукописей, включая объемистый свиток его наполовину оконченной «Истории гражданской войны». Той же ночью он оказался в руках индивидуума, который называл себя прокурором. Мужчина с лицом ястреба насмешливо и сердито смотрел на него сверху вниз.
— Где ваши друзья?
— Друзья!?
В ярости допрашивающий заскрипел зубами.
— Вы отрицаете, что вы член исторического общества?
— Да нет. Зачем мне это отрицать?
— Вопросы задаю я. Следовательно, вы также признаете, что являетесь пособником Мурнора Гелакта, президента этого общества.
— Слово «пособник» я вряд ли здесь употребил бы. Общество занимается чисто научными исследованиями. Мы не принимаем ничью сторону чисто из принципа.
— Не пытайтесь сбить меня никчемным либерализмом. Близится время, когда любое описание истории, написанное не политической полицией, будет считаться политической изменой, — прокурор покрутил ролики для чтения у себя на столе. На них был свиток «Магнум опус» Либера. — Вы только посмотрите на это! Измена, антиправительственная пропаганда и клевета на короля в каждой строке свитка!
— Неверно! — возразил Либер, откровенно обескураженный. — Ничего подобного. Я старался написать объективный отчет о войне…
— Не испытывай мое терпение, ты, высокомерный яйцеголовый! Если вы такие беспристрастные, почему тогда Мурнор Гелакт и другие члены общества ушли в подполье? Разве может быть более явное доказательство измены? — он бросил на историка ненавидящий взгляд.
После окончания войны Либер был отмечен как потенциально симпатизирующий бунтовщикам из-за его дружбы с принцем Переданом в прежние дни. По мнению прокурора, его просто терпели при дворе, чтобы иметь возможность наблюдать за ним, и в последние несколько недель оказалось легко собрать огромное количество обличающих свидетельств против невинного исторического общества.
— Ни Галакт, и никто из других членов не занимался предосудительной деятельностью, насколько мне известно, — неуверенно проговорил Либер. — Если в ваших обвинениях и есть хоть какой-то смысл, то они, должно быть, сформировали неизвестную мне подгруппу. Но, с моей личной точки зрения, то, что вы подразумеваете, — это нелепость. Мурнор не настолько глуп, чтобы совершить измену.
— Да, да, болтай, сколько хочешь, старый дурак, — прокурор презрительно махнул рукой. — К сожалению, твои друзья ускользнули от нас сейчас. Тебе, несомненно, известно, где они скрываются, — он склонился неприятно близко к Либеру. — Тебе придется сделать гораздо больше, коротышка!
Шеф полиции Гринсект следил за разговором на видеоэкране в своем офисе. Дюжины видеоэкранов располагались около него, звук был приглушен, так что создавался слабый фон из воплей, визгов и стонов из комнат для допросов в подвалах дворца и наполняли воздух «запахом» нового правления, террора короля Максима.
«Этот старый ученый представляет интерес», — думал Гринсект. Позже, возможно, он и сам, лично, поразвлечется с Либером.
Звонок на столе сообщил ему, что с ним хочет говорить король. Гринсект включил линию.
Максим смотрел на него алчным взглядом:
— Вы уже начали работать с этой маленькой жабой?
Он имел в виду арестованного недавно шпиона, работавшего на бунтовщиков Лоренцев прямо в королевском дворце.
— В данный момент он в комнате нервной обработки, Ваше Величество.
— Дайте на него посмотреть! Я хочу его видеть!
Гринсект сделал нужные переключения, соединив монарха с комнатой нервной обработки. Все еще присутствуя на полицейском экране, Максим свирепо наблюдал, потея от волнения, сцену, где несчастный агент был растянут на нервной дыбе. Слышался низкий, булькающий звук постоянной конвульсии, в то время как вокруг в полутьме стояли «специалисты», применяющие разные пыточные приемы постепенно.
Король облизал губы, затем слегка вздрогнул. Как будто бы зрелище вдруг стало для него невыносимым, он протянул руку и выключил экран, затем снова обратился к Гринсекту:
— Вы чего-нибудь добились от него?
— Да, но мы хотим вытянуть из него все до конца. Он может знать такие вещи, которых даже сам не понимает.
— Не слишком-то спешите. Работайте с ним медленно. Для такой крысы никакие пытки не будут слишком сильными.
— Ваше Величество может положиться на нас.
— Отлично. Жду вас вечером на торжественном обеде. Развлекайтесь — и экран потемнел.
Гринсект рассеянно улыбнулся. Склонность короля к паранойе в последнее время становилась все более выраженной. Гринсект считал это положительным фактором. С его точки зрения, исполнение абсолютной деспотичной власти, жесткий контроль над населением — а этой системой он восхищался больше всего — будут стопроцентно эффективны только в том случае, если сам правитель является параноидальным мономаньяком. Только тогда бюрократы, непосредственно окружающие его, безо всяких помех могут диктовать свою волю. История полна подобных примеров.
Он отключил звук допроса Грэйма Либера и занялся другими делами. Молодой герцог Саннский нашел контакт с обществом «Смерть жизни» и прислал несколько предварительных рапортов. Их интересно было почитать. Гринсект впервые узнал имя Кастора Кракно, идеолога общества, и почуял достойного противника. Его вполне освежило бы сражение умов с кем-нибудь таким, что потребовало бы полного напряжения возможностей его интеллекта.
Следующие несколько недель для Джандрака были веселыми, но в то же время и очень нервными.
Веселыми, потому что Гринсект, получив его первые рапорты, полностью изменил отношение к нему и, казалось, стремился подружиться. Он тепло беседовал с Джандраком на темы, которые его интересовали: музыка (он спрашивал мнение Джандрака и внимательно выслушивал ответы); литература, в области которой, как оказалось, имел огромные познания; и социология — его беседы становились по-настоящему захватывающими. Несколько раз он приглашал Джандрака к себе домой, где они проводили приятные вечера, слушая музыку. Джандрак был поражен, узнав, что полицейский шеф, которого боялись во всем королевстве, оказался хорошим семьянином. У него была тихая, работящая жена, трое хорошо воспитанных детей и скромный дом, от которого веяло милым уютом. Джандрак был польщен, что ему оказывает внимание этот облеченный властью и производящий глубокое впечатление на многих человек. Он начал ощущать, что впервые в жизни входит во взрослый мир, где большую роль играют культура и общественный порядок.