– Какой подарок? Это они могут оставить горшок, полный каши, – она замерзнет в ледяной ночи и останется съедобной через тысячу поколений. А что можем оставить мы? Что может гореть – сгорит. Глина и камень рассыплются от страшного жара, бронза расплавится, железо изойдет на окалину. Холод сберегает, огонь разрушает все.
– Золото. С ним ничего не случится.
– Это верно, – согласился Катарин, – но ведь надо будет уговорить стариков расстаться с золотыми украшениями. Золота мало, далеко не у всех моих соплеменников есть золотой оберег. К тому времени, когда эта гробница уйдет под прямые лучи, мы сами станем стариками. Если вообще доживем.
Разговор иссяк, настала тишина, лишь вездеход порой шумно вздыхал во сне.
Едва начал брезжить прецессионный свет, оба разведчика были на ногах. Отнесли в гробницу пустой горшок, а зерно из второго горшка разделили на три части. Одну часть на всякий случай оставили там, где оно пролежало долгую зиму.
Затем пошли к обрыву. Ни один не проронил ни слова. Зачем? Обо всем переговорено еще вчера. Катарин принялся разматывать страховочный шнур, а Машок закрепил его у себя на поясе.
Разведчики не прощаются при расставании. Не то чтобы это была дурная примета – мало кто из следопытов верит в такую ерунду, – но просто прощаться не принято. Машок подошел к обрыву и быстро начал спускаться. Когда тебя надежно страхуют, спускаться не так трудно. Через несколько минут он оказался внизу и махнул рукой, чтобы Катарин выбирал веревку.
Рука сразу почувствовала, что шнур идет не пустой. Когда вся длина была выбрана, Катарин увидел, что на конце висит пояс разведчика с ножнами и тяжелым кинжалом. Ни секунды не раздумывая, Катарин развязал свой пояс, призывно махнул рукой, привлекая внимание Машка, и, широко размахнувшись, кинул пояс вниз. Машок сразу опоясался, а через минуту уже скрылся за нагромождением камней, пробираясь туда, где был оставлен его вездеход.
Катарин вытащил свой новый нож, попытал на пальце остроту лезвия. Хороший был нож, не хуже старого. Хотя у разведчиков и не бывает плохих ножей.
Ножами так просто не меняются. Теперь у Катарина среди вражеского народа живет побратим, и значит, надо костьми лечь, но добиться, чтобы враги стали друзьями.
Катарин вернулся к гробнице. Вездеход ждал его, готовый отправиться в обратный путь. Но Катарин прежде вновь открыл неплотную дверь гробницы, скинул верхнюю одежду и снял с груди драгоценный оберег. Когда-нибудь в эти края придет тепло, а следом – неистовый жар Соло. Гайтан, на котором висит святыня, сгорит, а сам оберег, отчеканенный из чистого золота, уцелеет и принесет людям, живущим на той стороне мира, весть о народе Катарина. Только куда его пристроить, чтобы его непременно нашли и у нашедших не было ни малейшего сомнения, что это не случайная потеря, а знак, адресованный им?
Катарин откатил вторую дверь и положил крошечную золотую ракету на пульт управления перед телом предка, вечно сидящего в кресле пилота.
Взгляд долу
– Пожалуйста, – сказал Яфмам, – прошу!
Он наклонился над столом, навис, широко расставив руки с растопыренными пальцами. Сонд напрягся, но все же не сумел заметить того момента, когда стол украсился десятками тарелок, подносиков, блюдечек, горшочков и соусников. В некоторой растерянности Сонд созерцал дымящееся и благоухающее великолепие.
– Начинать можно с чего угодно, – пояснил Яфмам, – и на чем угодно заканчивать. Неужели вы еще не заметили, что у нас можно все? В разумных пределах, разумеется.
Сонд осторожно придвинул к себе ближайшую салатницу, попробовал. Вкусно. Даже слишком вкусно, как и все здесь. «Еще неделя, – подумал Сонд, отодвигая вторую тарелку, – и я не влезу в космошлюпку, корабль уйдет без меня, меня оставят худеть, а здесь я никогда не похудею. А вот Яфмам умудряется быть тощим. Хотя ему все это давно приелось».
Яфмам сидел напротив, склонившись над зеленым желейным брусочком. Воткнув в него соломинку, Яфмам лениво посасывал, и брусочек потихоньку уменьшался, почти не изменяя формы.
На улице с шумом и криками носилась ребятня. Обычные детишки, совсем такие же, как на Земле. Хотя одно отличие есть: всемогущее родительское внимание явно оберегает детей – ни у кого не видно царапин, не найти разбитого носа, ободранных коленок. И костюмчики новенькие, чистые, словно их владельцы не валялись только что в пыли или не мчались сломя голову по кустам.