Когда она вцепилась пальцами в его волосы и выкрикнула его имя, Фоскари понял, что его дар был принят. Встав на ноги, он поцеловал ее, при этом его губы все еще были покрыты ее росой. Бьянка крепко прижалась к нему. Ей хотелось чувствовать его, обнимать, вдыхать аромат его тела, сводивший ее с ума. Она посмотрела на отражение их сплетенных тел и поняла, что хочет, чтобы это волшебное мгновение никогда не кончалось.
Тут Бьянка почувствовала, что естество Йена все сильнее вдавливается в ее бедро, и вспомнила, что она не единственная, кто хотел улететь к сверкающим высотам оргазма. Их глаза встретились в зеркале, и ее рука принялась ласкать его пульсирующую плоть.
Фоскари заскрежетал зубами, понимая, что находится на грани и должен как можно скорее войти в нее. И тут внезапно он спросил себя: захочет ли она разделить его фантазии? Вспомнив, с какой готовностью она всегда отдавалась его ласкам, Йен повернул ее спиной к себе и подтолкнул к табурету.
Словно прочитав его мысли, она легла животом на прохладную поверхность табурета и отвела руку назад, чтобы привлечь графа ближе к себе. В зеркале она видела, как его упругая плоть вошла в ее нежное влажное лоно. Глядя друг другу в глаза в зеркальном отражении, они ритмично задвигались, и вскоре в лаборатории раздались их крики, знаменующие победу любви…
Слишком уставшие, чтобы спускаться в свои покои, они улеглись на стол посреди лаборатории. Бьянка задремала, но Йен, охваченный каким-то странным чувством, которое можно было назвать лишь радостью, не мог заснуть. Некоторое время он с незнакомой ему доселе нежностью наблюдал за спящей рядом с ним женщиной, а потом его взор устремился в небо. Он спрашивал себя, что происходит с ним, что будет с ними, когда выяснится что-нибудь невероятное.
Тело Йена так затекло, что он не мог шевельнуться, но его удивленный крик разбудил Бьянку. Она проследила за его взглядом и сама не смогла сдержать крика. Казалось, на небе началось какое-то пышное празднество. Звезда за звездой пускалась в танец, и они летели в темной мгле неба, оставляя за собой длинные белые хвосты света…
Глава 18
Бьянка подбежала к балконному окну, чтобы выяснить, откуда доносится отвратительный клекот, который разбудил ее. Она раздвинула шторы и увидела павлина — огромную, угрожающе нахохлившуюся птицу, которая снова издала мерзкий звук. В этот момент в комнату ворвался Нило, за которым чуть менее решительным шагом следовал Франческо.
— Не трогай его! — взмолился Нило, направляясь к окну.
— Птица очень напугана. Все обойдется, — обиженно проворчал Франческо, остановившись рядом с Бьянкой. — Это получилось случайно. Мы не предполагали, что они могут летать.
— А животные будут? — с достоинством поинтересовалась Бьянка. — Например, тигры? Может быть, сделать из второго бального зала зоопарк?
— Синьорина Сальва, — официально начал Франческо, раздуваясь от обиды, как индюк. — Вы плохо представляете себе великосветский раут. Павлин — неотъемлемый его атрибут.
Он подошел к птице, до сих пор издающей жалобные стоны. Когда Бьянка вышла, они с Нило всерьез принялись обсуждать проблему, как сделать так, чтобы павлин больше не беспокоил ее.
Весь дом пребывал в явном беспокойстве. Лакеи натирали перила лестницы, стирали пыль в самых дальних углах дома, расстилали новые ковры в залах. По пути в гостиную Бьянке пришлось уворачиваться от старинного шкафа, у которого, казалось, ожили ножки, от под носа, заставленного хрустальными бокалами, и от апельсинового дерева, которое поднимали по лестнице, заняв им весь пролет.
Оказавшись в гостиной, она испытала облегчение. За столом в полном одиночестве сидел Криспин. Это был единственный человек, которого ей хотелось видеть.
Криспин тепло приветствовал ее, когда она опустилась на стул рядом с ним.
— Скажите, милорд, присутствие павлинов на великосветском приеме обязательно?
— Конечно, — без улыбки ответил Криспин. — Чем больше экзотических птиц, тем торжественнее обстановка. Йен, например, просто не явится на прием, если на нем меньше десяти павлинов. Я не настолько чванлив.
Бьянка взяла с блюда пирожное и стала его сосредоточенно есть, чтобы выиграть время для обдумывания вопросов. Проглотив последний кусочек, она обратилась к Криспину:
— Полагаю, вы слышали о моем неожиданном столкновении с вашим новым растением. Я спросила Луку, откуда оно, а он не смог ответить, потому что не знал.
— Это все как-то очень странно, — задумчиво отозвался Криспин. — Его привезли вчера в великолепной упаковке, но без подписи. Я оказался в затруднительном положении, потому что не представлял, кому должен быть признательным за такой подарок.
— Скажите, а вам когда-нибудь присылали что-нибудь опасное для жизни?
— Мне? Опасное растение? Кому это могло понадобиться?
— Например, тому, кто завидует вашей оранжерее? Или тому, кто ненавидит Арборетти? — Она притворилась безразличной.
Криспин вдруг насторожился. А вдруг это Йен, терзаемый недоверием, подослал ее, чтобы выведать что-нибудь важное после их жаркого спора, состоявшегося накануне? Он подозревал, что извинения Йена неискренни и таят некий злой умысел.
— У нас, Арборетти, как водится, много врагов, но я…
— Например, кто? — отбросила всяческие предосторожности Бьянка.
Криспин тоже не стал церемониться. Если ее подослал Йен, то он наговорит столько, что ему мало не покажется.
— Да кто угодно, кому мы сбиваем цены или на чьи корабли нападаем. Взять хотя бы семью Бартолини, которая никогда не простит нам того, что мы потеснили ее на рынке торговли кардамином. Зависть — сильная мотивация для злонамеренности. Множество людей, таких как Освальдо Креши или Филиппо Нонте, с которыми мы никогда не вели дел, которые, однако, завидуют нашему размаху и успешному обороту на рынке, готовы на все, чтобы подорвать наш престиж. Но это касается нашей компании в целом. Есть еще и личные недоброжелатели, как, например, Моргана да Джиджо, у нее есть зуб на Йена, и Люсьен Нортон — орудие кровной мести принца Наваррского.