Пока эти мысли мучают меня, Леша соглашается на секс. Он готов на все что угодно, только бы переспать с какой-нибудь девушкой этой ночью. У меня и до того было предчувствие, что он не выдержит и сдастся первому же искушению. Я пробую переубедить его и говорю, что не все еще потеряно, что вся ночь впереди, что где-то рядом этот заветный клуб, где мы обязательно снимем более-менее приличных девушек. И, в конце концов, если за три недели отдыха у нас ничего не выйдет, то он всегда сможет купить проститутку, здесь их предостаточно.
Я боюсь остаться один, не хочу возвращаться в номер, где буду наедине с этой глубинной болью обрушившихся иллюзий, где встречусь лицом к лицу со своей ненужностью. Я нуждаюсь в обществе друга как никогда. Но Леша непреклонен. Он меня не слышит и позабыл обо всем. Он даже готов взять такси, чтобы съездить в отель за деньгами и быстро вернуться.
Проститутки обещают его подождать. Я молчу. Что мне еще остается делать, когда все уже решено? Леша идет так быстро, что я едва поспеваю за ним. Он боится, что они могут уйти раньше времени с другими клиентами. Я знаю, что мы идем не в ту сторону, но помалкиваю, надеясь, что он одумается или, когда мы вернемся, шлюх там уже не будет.
Я вновь пытаюсь отговорить Лешу от столь скоропалительного решения. Он морщится и в который раз утверждает, что его психика разрушена из-за Ferrari и что он больше так жить не может. Я слушаю его нытье с ехидцей. До чего слеп человек! Да у него возможностей на три Ferrari, только усердно работай! Вся проблема заключается в том, что он хочет получить желаемое, не напрягаясь. Он жаждет найти прииск и приходить туда только за мешками золота, специально для него составленными в ряд. Он желает быть всемирно известным ученым без совершения каких-либо значимых открытий. Он мечтает быть донжуаном, не умея соблазнять женщин; он хочет стать крупным дельцом, не обладая проворством и решительностью. И это заблуждение настолько укоренилось в нем, что, пожалуй, если от него не отказаться и не начать действовать, то жизнь будет всегда награждать Лешу увесистыми тумаками, и он станет спотыкаться на каждом шагу с мыслью, что все и вся в этом мире против него. А все из-за того, что он отвергает труд и усердие. Это для него как проклятье. Вот что я думаю по поводу всей этой истерики.
Что должно случиться, того не избежать. Леша вспомнил дорогу к отелю…
В номере он необычайно проворен. Подбегает то к зеркалу, то к тумбочке, роясь там в поисках денег, брызгается парфюмом, словом суетится так, будто опаздывает на важную встречу. Я безучастно сижу на кровати и смотрю перед собой. Мне кажется, что это предательство. Я порядком выпил и поэтому происходящее видится мне не менее существенным, чем если бы этот отель рухнул. Леша каким-то виноватым голосом говорит, что не понимает, почему я отказываюсь от шлюхи. Почему? Да что тут непонятного?! Я взбешен этим наивным вопросом. Венерические заболевания! Грязь и позор! Я буду чувствовать себя настоящим ничтожеством, если осознаю, что могу снять женщину только за деньги!
– П**дуй к шлюхам! Не трогай меня! – кричу я.
Леша молча уходит, судя по всему, так ничего и не поняв.
Все! Мне больше такой отдых не нужен! В голове – вакханалия. Тело сотрясает мелкая дрожь, горло словно проткнули тысячи иголок, лоб горячий и влажный. Я закутываюсь в простыню, поворачиваюсь на бок, и меня бросает то в жар, то в холод. Я скорее сойду с ума, чем выдержу еще одну такую бессонную ночь. Мои нервы расшатаны до такой степени, что мне хочется вскочить с кровати, одеться и идти, куда глаза глядят. Еще я думаю о том, что, быть может, проститутки заразят друга чем-нибудь вроде сифилиса или триппера, и я тоже каким-то образом подхвачу эту дрянь.
В голове мигом созревает план спасения. Я уберу все свои туалетные принадлежности и полотенца из ванной и попрошу отселения в другой номер, только бы не заразиться. Но эти мысли исчезают так же быстро, как и появляются. Я начинаю волноваться, что Леши слишком долго нет. Я со страхом думаю, что его могли ограбить на пляже, или случилось что-то худшее. Эти переживания были невыносимыми.
Дверь закрыта, но вместо того, чтобы спать, я жду, когда вернется Леша, так как он не взял с собой ключ – то ли из опаски его потерять, то ли по рассеянности. Я только и фантазирую, что может случиться плохого, – в большей степени со мной, чем с другом. Пребывая в ужасном смятении, я строю самые невероятные домыслы, достойные сценариев лучших криминальных фильмов. На всякий случай я прячу перочинный ножик под подушку. Я весь вспотел. В голове стучит, словно дребезжат детали в разладившемся механизме. Я ненавижу всех на свете и больше остальных себя. Чем сильнее я заставляю себя успокоиться, тем крепче меня держит тревога. Я не знаю, как выдержал эти бесконечные часы ожидания, показавшиеся мне настоящей вечностью.
Стук в дверь возвращает меня в реальность. Я настораживаюсь.
– Это я… – слышится голос Леши.
Открыв дверь, я ложусь в постель и, отвернувшись к балкону, делаю вид, будто сплю. Комната тотчас же наполняется напряженностью. Она сдавливает меня невидимым прессом и становится еще невыносимее, оттого что Леша как назло не спешит укладываться и бродит по номеру, шурша какими-то пакетами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не разразиться бранью, настолько меня раздражает это копошение.
Я заблуждался, полагая, что ночной мрак приютит меня, избавив от страданий. Я пытался заснуть, но безуспешно. Меня не отпускала дрожь. Вслушавшись в тишину, я решил, что Леша уже заснул. Тихо поднявшись, я оделся и едва слышно скрипнул дверью балкона. На небосводе сияли звезды, извечные символы недостижимого счастья. Ночь пела голосами птиц и привольно дышала свежим ветром. Блеклые лучи прожекторов устремлялись в небесную высь вдалеке. Нескончаемо стрекотали цикады. И в этом волшебстве звуков я обрел то, чего мне так сильно до сих пор не хватало. Спокойствие. Оно было во всем.
Ночь не торопилась уходить. Я сидел на стуле, возле перил балкона, точно уставший путник на придорожном камне, и наслаждался каждым ее мгновением. Ночное уединение и созерцание принесли долгожданное освобождение от страстей и тревог.
Но мое тихое счастье закончилось гораздо быстрей, чем я того ожидал. Я не успел толком поразмыслить о своей жизни, как балконная дверь скрипнула, и мое уединение было нарушено. Больше всего на свете я хотел побыть в одиночестве, поэтому вновь ощутил раздражение. Я не был сейчас расположен к душевным излияниям и выяснению отношений. Не хотел осквернять эту ночь неуместными словами и нелепыми мечтами. Она казалась настолько необыкновенной, что с моей стороны было бы настоящим безумием желать чего-то еще. Я не смотрел на друга и чувствовал возраставшее напряжение.
Вдруг Леша заговорил чуть дрожащим, приглушенным голосом и окончательно развеял безмятежность этой магической ночи. Мне были неприятны его извинения, так как не считал их необходимыми, и желал, наверное, впервые в своей жизни, созерцательного одиночества. Того одиночества, которое я так часто проклинал и с которым безуспешно боролся! Но сейчас его не было. Оно вероломно ускользнуло, когда я в нем так сильно нуждался.
Я слушал друга с глубоким равнодушием и вяло расспрашивал о том, как все прошло, ощущая при этом безмерную усталость, поглотившую меня целиком. Вначале он пытался изобразить жалкое удовлетворение, рассказывая о рядовых шлюхах, как о каких-нибудь необычайно красивых девушках, но его разочарованный вид говорил сам за себя. Леша сказал, что в сексе нет ничего особенного. Дернулся несколько раз и все. Он употребил обеих. После того как все закончилось, он выкурил сигариллу и прогулялся у моря. Леша рассказывал долго.
– Я их, короче, спросил, как выгляжу. Ну, они засмеялись и сказали, что нормально, только худой. Надо больше кушать… Та, кучерявая, работает училкой в школе. Ей девятнадцать лет. Говорит, что только этим летом начала заниматься проституцией…