Дарен Кинг.
Звездочка и Коробок.
Апельсиновый сок с газировкой
ная. Ей всегда хочется всяких глупостей. Она все ласкает меня и ласкает. Ты такая ласкучая, Звездочка. Вся такая любимая и ласкучая. Все пристает ко мне и пристает. Хочет заняться, ну, этим самым. А я говорю:
— Нет, нет, нет. Я уже не могу. У меня весь язык онемел и болит.
Звездочка говорит:
— Ну давай. Ну, хотя бы еще разок. Ты же у меня не мужчина, а зверь.
— Нет, нет.
Звездочка говорит:
— Ну пожалуйста, Ствол.
— Не.
— Покажи своего безобразника.
— Нет, — говорю, — только не безобразника.
— А мне хочется побезобразить. С твоим безобразником.
— Нет.
Звездочка говорит:
— Ну пожалуйста, Ствол.
— Я сказал: нет.
— А я знаю волшебное слово: пожалуйста.
— Нет.
— Давай тогда ротиком, Котик.
— Я не Котик.
Звездочка говорит:
— Давай тогда ротиком.
— Нет, — говорю. — Я и так уже сколько с тобой это самое... Всякими глупостями занимаюсь. Я не могу заниматься такими вещами все время. У меня весь язык онемел и болит.
— Ну давай, Ствол. Ты же у меня не мужчина, а зверь. И потом, мы вовсе даже и не занимались никакими глупостями. Мы вообще ничем не занимаемся. Просто лежим — обнимаемся.
Мы просто лежим под пакетом с таблетками и обнимаемся. Мы со Звездочкой. Только вдвоем. Мы с моей девушкой, которую я люблю. Звездочка пихает меня локтем под ребра. Но не сильно. Любя. Я это чувствую. Такой мягкий тычок под ребра. Локтем. Не сильно. И я говорю ей:
— Звездочка, а я чувствую, как ты меня пихаешь.
— Нет, я тебя не пихаю. Я тебя раньше пихала, а теперь уже нет.
— Но я чувствую твой локоть, — говорю я. — Чувствую, как ты пихаешь меня под ребра.
— Нет, Ствол. Я тебя раньше пихала. А теперь не пихаю.
— Но я же чувствую, что пихаешь. Вот прямо сейчас.
— Я знаю. — Звездочка говорит: — Ты чувствуешь, как будто я тебя пихаю. Но это еще ничего не значит. Потому что вот прямо сейчас я тебя не пихаю. Это твои ощущения тебе говорят, что тебя раньше пихали. Но сейчас, посмотри, я тебя не пихаю. Раньше пихала, да. А теперь — нет.
— Тогда почему я чувствую твой локоть?
— Это все из-за стразов, — объясняет Звездочка. — Ты наелся таблеток и чувствуешь то, что должен был чувствовать раньше, когда оно было. Оно было, да. А теперь — его нет. Но ты его чувствуешь, потому что наелся стразов, и чувствуешь то, что было, когда оно уже было, а потом прошло. И теперь его нет. Но ты его чувствуешь. Они, стразы, такие. Как будто, как будто... Да. Э... Слушай, Ствол?
— Да?
— А на что оно похоже?
— Что?
— Ну, то, когда я тебя пихаю, то есть как будто пихаю. — Звездочка говорит: — Как у тебя ощущения? Тебе больно?
— Нет, малыш. Мне не больно. Наоборот, хорошо. Как будто ты меня не пихаешь, а наоборот, обнимаешь. Так ласково-ласково.
— Это все из-за стразов, Ствол. Давай съедим их побольше и будем пихаться под ребра. Вернее, обниматься. Долго-долго. Всегда.
— Нет, Звездочка, — говорю я. — У нас больше нет никаких таблеток. Ни стразов, ни ешек. Только которые мы уже съели. Которые у нас внутри.
— И снаружи. Над нами.
— Что снаружи?
— Таблетки.
— Какие таблетки?
— Которые в пакете с таблетками. Который над нами, а мы под ним.
— Да, но это не наши таблетки. Они просто над нами, а мы под ними. И потом, они все равно там, в пакете. А мы не в пакете, мы под пакетом. Я же тебе говорил. А я не люблю повторять дважды.
Звездочка говорит:
— Давай их тоже съедим. Съедим весь пакет.
— Не надо пакет, — говорю я резонно. — Тогда у нас не будет, под чем лежать.
— Все равно мы под ним ничего не делаем.
— Что значит мы ничего не делаем? Тогда что же мы делаем? Мы лежим, обнимаемся. То есть что-то мы делаем. А ты говоришь — ничего.
Звездочка кивает. Я чувствую, как она кивает. Медленно. А я просто лежу, и мне так хорошо, и...
— Эй, зверюга.
Я просто лежу, и мне так...
— Зверюга.
Я просто лежу.
— Ну давай, Ствол. Давай. — Звездочка говорит: — Ты же у меня не мужчина, а зверь. Ну, давай поласкаемся, и вообще.
Я просто лежу, и мне так хорошо, и...
— Ствол, ау. Ты меня слышишь? — Звездочка говорит: — Ты вообще меня слушаешь? Послушай меня. Давай немножко займемся глупостями. Так, совсем капельку.
Что меня напрягает в Звездочке: ей вечно хочется всяких глупостей, когда тебе никаких глупостей вовсе не хочется.
Звездочка говорит:
— Неужели тебе не хочется? Ладно, я знаю, что надо сделать, чтобы тебе захотелось. Давай съедим весь пакет с таблетками.
— Нет, Звездочка, мы не будем есть весь пакет. Нам уже хватит таблеток, они у нас скоро из попы посыплются, сколько мы их уже скушали.
— Да ладно, Ствол. Мы съедим только пакет, а таблетки, которые в нем, есть не будем.
— Нет, Звездочка, — говорю. — Если мы съедим пакет, тогда у нас не будет, под чем лежать. Я же тебе говорил. А я не люблю повторять дважды.
— Да ладно тебе. — Звездочка говорит: — Все равно мы под ним ничего не делаем, как я уже говорила, а я, как и ты, не люблю повторять дважды. А раз мы под ним ничего не делаем, значит, можно его и съесть. Он все равно нам не нужен. Вот если бы мы под ним что-то делали, скажем, занялись бы всякими глупостями... но тебе вот не хочется глупостей, потому что тебя почему-то замкнуло, что ты устал и что тебе больше не хочется всяких глупостей.
Что меня напрягает в Звездочке: ей вечно хочется всяких глупостей, когда тебе никаких глупостей вовсе не хочется. Когда тебе хочется просто лежать вместе с ней под пакетом с таблетками и вообще ничего не делать. С ней вдвоем. Больше без никого. Просто лежать и знать, что тебе хорошо. И даже не хочется ничего говорить, потому что слова — это просто слова, и даже когда мы со Звездочкой ссоримся, все равно это просто слова, потому что мы любим друг друга. И нам хорошо с ней вдвоем. Но она говорит, что ей хочется глупостей, а я говорю, что сейчас не хочу, ну, потому что мне просто не хочется, чтобы сейчас. Я уже говорил. А я не люблю повторять дважды.
Звездочка говорит:
— Полижи меня, Ствол. Мне так хочется.
— Что ты все: хочется, хочется. Я уже сколько раз говорил. Вот прямо сейчас мне не хочется никаких глупостей. Не буду я ничего делать, можешь даже не уговаривать. Я уже говорил. И больше я повторять не буду.
— Нет повторяй, потому что уже все прошло.