Маня очнулась и только произнесла:
— Папа умер… Не отдавайте меня… маме.
Она закрыла глаза и скончалась.
— Сами виноваты, что лишились дохода, — сказал Павлов мачехе, — если бы вы не приходили сюда кричать, то она держалась бы спокойно и не упала.
С НОВЫМ ГОДОМ! С НОВЫМ СЧАСТЬЕМ!
нам приехала Надя! К нам приехала Надя!
С этим криком вбежали в комнату Настасьи Павловны ее трое детей: две девочки и мальчик; приезд их кузины Нади был для них настоящим праздником.
— Кто же привез Надю? — спросила Настасья Павловна, знавшая, что сестра ее, мать Нади, не совсем здорова.
Надю привезла горничная и, оставив девочку, передала тетке записку, в которой отец Нади просил приютить дочь, так как мать ее сильно заболела, а в доме нужны все руки для ухода за больною.
Шестилетняя Надя очень любила свою маму и, вероятно, более бы огорчилась ее болезнью, если бы ей не было так весело у тети.
Ночевать у тети! Ведь это было такое счастье, о котором Надя много раз мечтала. И в самом деле, как это было весело! Старая няня уложила всех детей и села рассказывать сказку. Надя все старалась покатиться вслед за колобком из сказки няни и заснула…
На другое утро Наде не понравился налитый ей чай и она не стала его пить. От предложенного кофе она тоже отказалась. На это мало обратили внимания, потому что Настасьи Павловны не было дома, а муж ее — дядя Алексей Николаевич — приписал потерю аппетита тоске по матери и несколько даже удивился.
Вечером тетя приехала посмотреть, что делают ребятишки, и, узнав, что Надя скучает, поцеловала ее и сказала:
— Ну, Бог милостив, пройдет.
На ночь она опять уехала к сестре.
— Отчего ты не играешь с нами, Надя? — спросила старшая кузина.
— Мне скучно, — ответила девочка. — я хочу к маме!
— Кислятина! — проговорил Тоша.
Надя начала плакать, вследствие чего явилась няня и стала уговаривать ее и укладывать спать.
— Помолись хорошенько за маму, — сказала старуха, крестясь вместе с девочкою.
Все дети легли, в комнате потушили огни и зажгли ночник.
Надя сначала заснула, но вдруг вздрогнула и проснулась. Как страшно было в комнате: ночник горел неровно, то светло, то темно, и это колебание света пугало девочку.
— Мама! Мама! — закричала она.
Но вместо мамы явилась няня и начала уговаривать девочку. Старшая кузина приподнялась на постельке и, широко раскрыв глаза, посмотрела на Надю.
— Не надо кричать, — сказала старуха, — ты большая девочка… а то всех разбудишь.
— Мама! Мама! — жалобно повторяла девочка. — Мама, у меня колючки!.. В горле колючки…
— Спи! Спи! — слышала девочка голос няни.
Надя беспрестанно садилась на кроватку и разговаривала с кем-то.
Когда начало светать, она задремала, но тяжелое ее дыхание разбудило ее кузину. Кузина подошла к ней и, как взрослая, приложила руки к ее голове. Надя лежала в страшном жару и не открывала глаз. Приехавший доктор определить болезни не мог, но на всякий случай велел отделить больную ют других детей. Через день стало ясно, что Надя в скарлатине.
Она точно сквозь сон помнила, что ее одели, снесли вниз, в карету, и очень скоро вынесли из кареты в большую комнату; носили ли ее по лестницам и коридорам и долго ли — она сказать не могла, она ничего же помнила, не знала.
Она проснулась, но пошевелиться не могла и продолжала лежать на боку. Аршина через два от ее кроватки стояла точно такая же кроватка, а в ней лежал мальчик.
— Мама! — прошептала девочка.
— Здесь мамы нет, — ответил ей мальчик.
— Где же мы? — спросила Надя.
— Мы в больнице Ольденбургского.
Опять потянулся бесконечный, тяжелый сон.
Надя так громко звала свою маму, что сама просыпалась от своего крика и видела свет в окно двери, выходившей в коридор.
Утром она дышала легче и могла ответить доктору, подошедшему к ней.
К соседу пришла в гости его мама, высокая красивая блондинка, и наша Надя слышала, как Юрий расспрашивал ее о своих домашних и жаловался ей, что противная девчонка зовет все маму и мешает ему спать.
Надя вздохнула и отвернулась, чуть слышно проговорив:
— Сам противный!
Недели через две Юра говорил своей маме:
— Какая бедная эта Надя, у нее никто не бывает; ей должно быть очень скучно; принеси ей, мама, хотя куколку.
— У этой девочки родные не бывают? — спросила Марья Петровна, мать Юры, у фельдшерицы, выходя в коридор.