Раз дедушка пригласил к себе гостей обедать. Прислуга хлопотала, суетилась, накрывала на стол. Когда стол был уже готов и оставалось только поставить стулья, в комнату вбежали медвежата, играя и катаясь кувырком. В это время заколыхались углы скатерти. Это так понравилось медвежатам, что они тотчас же вцепились в два конца, стали тащить и потом вдруг сдернули вместе со скатертью все, что было на столе. Посуда вся перебилась и по всему дому раздался страшный грохот. Дедушка и гости его прибежали в столовую и застали там одного медвежонка над битою посудою, которую он с любопытством осматривал. Другой же отошел в сторону и жалобно визжал. Дедушка хотел наказать обоих, но заметил, что медвежонок, который визжал, весь в крови. К вечеру он умер и у дедушки остался один медвежонок. Он подружился с собакою, лазал к ней в будку, отнимал кости и, кроме того, не давал никому проходу, работницу хватал за платье, у повара воровал разные съедобные вещи, у лакея размазывал ваксу и растаскивал сапожные щетки; вообще, безобразничал до такой степени, что его не стали пускать в дом.
Когда наступила зима, он был уже довольно большой и повар научил его носить в кухню дрова. Наберет Михаил Иванович целую охапку и идет с нею на задних лапах, а ребятишки, дети дворовых людей, подбегут к нему да дернут за хвост, он и опрокинется назад. Вся ватага тотчас разбежится по углам, а медведь вскочит сердитый и начнет бросаться дровами. Потом видит, что делать нечего, соберет дрова и опять идет, пока снова не дернут его за хвост.
Если же случалось, что в то время, как он несет дрова, повар дернет за звонок, которым его обыкновенно призывали к еде, то он бежит, бросая тут же на дороге дрова, и что есть духу, уже на четырех лапах, прямо к кухне. Точно также бросал он дрова, лишь только выходил на двор дедушка, и бежал к нему ласкаться.
Так прошла зима и на следующее лето он стал еще больше; цепная собака уже не так смело заигрывала и огрызалась на него, а все приходившие на двор со страхом поглядывали на Михаила Ивановича.
К осени дедушка стал ездить на охоту; ездил он верхом и лошадь его, не только не боялась Мишки, но даже очень любила его, так что Мишка становился на задние лапы и нежно обнюхивал ее голову, а она нагибала к нему свою и терлась об него. Мишке сделали ошейник и к ошейнику прицепляли цепь, на которой дедушка стад водить его с собою в лес на охоту. В лесу дедушка цепь снимал и Мишка дружно скакал подле его лошади.
Раз летом, уже около августа месяца, какой-то мужичок принес дичь продавать и, вместе с дичью, принес молодого журавля. Журавль был должно быть зашиблен и летать не мог. Дедушка купил его и стал за ним ходить; когда тот оправился, он подвязал ему крылья и пустил на двор. Журавль через месяц был уже так смел, что заходил в кухню и без церемонии заглядывал и на стол, а иногда даже и на плиту. Когда он не находил ничего в кухне, то, важно выступая, направлялся к собачей конуре и вылавливал из чашки кусочки хлеба. Собака обыкновенно ворчала на это, а Мишка всегда сторонился и давал место длинному журавлиному носу. К зиме журавля поместили в конюшню, где стояла дедушкина верховая лошадь, и он клевал овес из ее ясель. Дедушка приходил каждый день к журавлю и всегда приносил ему какой-нибудь лакомый кусочек.
Вот жили они, поживали мирно, как вдруг раз бегут люди к дедушке и говорят ему, что Мишка нашалил, мужика поломал. Дедушка выскочил на двор, бежит к воротам, а у ворот лежит мужик; около него корзины, а лицо все в крови. Лежит он навзничь, а Мишка сидит около него, лапа одна в крови и он ее лижет. Дедушка посмотрел на него, глаза не злые, а мужичок лежит навзничь. Стали подходить, дело-то и объяснилось. Мужичок лежал мертвецки пьяный, а Михаил Иванович обмазал его клюквою давленою, а лапу с клюквою потом и облизывал. Всю ягоду передавил у него в корзинах. Мишку отогнали, мужика подняли, а дедушка стал подумывать: хорошо, что теперь дело так обошлось, а ведь пожалуй когда-нибудь и в самом деле кого задавит. Но на следующих же днях медведь так накутил, что пришлось его посадить на цепь.
В одной из комнат стали топить печь и дым, вместо того, чтобы идти в трубу, хлынул весь в комнаты. Труба была открыта, а дым все не шел. Дедушка велел лезть на крышу и сам вышел на двор. Когда он посмотрел на крышу, то дело объяснилось. На крыше сидел Мишка и начинал ломать уже вторую трубу. Одна же лежала на крыше, уже разобранная по кирпичикам. Должно быть Михаилу Ивановичу очень понравилось это занятие, потому что он, не смотря на присутствие дедушки, продолжал отламывать кирпичи, так что пыль поднималась столбом.