— Что тебе, голубушка, надо? — спросила ее хозяйка.
— Далеко ли у вас тут деревня Поречье? — спросила девушка.
— Недалеко, голубушка, верст семь лесом будет.
И вот села Сашенька на простую телегу и повез ее мужичок в лес. Это было накануне Петрова дня. Разогретые солнцем сосны пахли смолою, мухи кругом жужжали, а комары так и старались забиться к ней под платок.
— Благодать-то какая! — заговорил мужичок. — А ты, монашка, должно быть к Вере Васильевне? К Степанихе?
— Да, голубчик, к ней. А ты ее знаешь?
— Как не знать, ведь она барышней-то отсюда.
— А дочку ее знаешь?
— Это, что она привезла с собой? Видел, видел.
У Сашеньки сердце заекало, значит, они здесь.
— Да скоро ли мы приедем? — наконец спросила она.
— Вот Горбатый мост переедем и барские хоромы будут видны.
Телега въехала на тоненькие бревнышки, положенные поперек, и пошла скакать по ним. Таких мостов и теперь еще много на Руси и называются они гатью. Как ни желала Саша доехать поскорее до Поречья, но просила мужичка ехать потише. Гать кончилась, дорога пошла в гору и путники въехали во двор усадьбы и подъехали к крыльцу.
В заборе, отделявшем сад от двора, была калитка и за нею стояла девочка в розовом платье.
Саша не помнила, как она спрыгнула с телеги, как отворила калитку и как, ухватив девочку, проговорила:
— Катя! Катя!
Девочка, очевидно, испугалась; она, стараясь вырваться, тревожным голосом кричала: «Мама, мама, тут чужая монашка!» и, вырвавшись, бросилась на террасу, а затем в отворенную дверь; Саша пошла за не., точно боялась, что Катя опять пропадет и ее придется искать. В довольно большой комнате на столе около дивана кипел самовар, а на кресле сидела довольно полная дама в ситцевом капоте; Катя крепко ухватилась за нее, а Саша, войдя только, успела сказать:
— Это наша Катя!
Теперь, когда Саша уже пришла к цели, после таких тяжелых трудов, силы покинули ее и она в глубоком обмороке упала на пол.
Когда она начала приходить в себя, то чувствовала, что лежит раздетая на постели, и слышала, что около нее стоят и говорят:
— Она не из простых, барыня, у нее белье хорошее.
— Что же ей надо?
— Вон, смотрите, румянец начинает играть — она теперь заснет. Уйдемте лучше.
Действительно, Саша заснула и когда проснулась через несколько часов, то, прежде всего, увидела сидевшую в углу на корточках Катю, которая широко раскрытыми глазами смотрела на нее.
— Катя! — тихо проговорила девушка, — разве ты не узнаешь меня? Я ведь Саша, твоя сестра.
Волнение Кати, усилилось и губы стали дрожать.
— А помнишь, как я тебя посадила на забор и потом спустила в лодку?
— Помню.
— А помнишь, как потом налетела большая барка? — продолжала Саша.
— А зачем ты не села со мною? — проговорила Катя, приближаясь к постели.
— Не успела, родная. Катя! Катя! Как я тебя искала-то? Тебя ждет твоя мама.
Она обняла подошедшую девочку, осыпая ее поцелуями, и только теперь заметила, что у окна на кресле сидела дама и горько плакала.
— Так вы хотите увести от меня Катю? — всхлипывая, говорила Вера Васильевна. — Вы думаете, я добровольно отдам ее?
— У нее мать не встает уже с постели; я уверена, что она больна с тоски по ней. Отнять у нее единственную дочь никто не позволит.
Вера Васильевна еще сильнее заплакала, она ясно видела, что ей придется расстаться с Катею.
Вечером она согласилась ехать в Петербург вместе с Сашенькою и Катею и к следующему дню велела приготовить экипаж и лошадей.
В маленькой квартирке Настасьи Павловны собрались к чаю гости. Сидела тут Елена Федоровна, Виктор Иванович и племянник их, игравший такую славную роль во время наводнения и получивший медаль за спасение людей. После чая они собирались сесть поиграть в карты и уже разложили ломберный стол, когда услыхали тихий колокольчик.
— Кого это Бог посылает? — проговорила хозяйка.
Служанка отворила дверь и, в ту же минуту, в комнату вошла ликующая Саша и к тетке подвела Катю.
Тут были и крики, и слезы радости, и расспросы и все, что угодно.
Самовар снова появился на столе и Вера Васильевна, Саша и Катя уселись пить чай.
— Ну, Сашенька, тверды же вы в слове, — сказала Елена Федоровна, — сказала, что вернется только с Катею, так и вернулась.
— Ведь я вам сказала, что у меня только одна думушка, а не тысяча, — ответила Сашенька.