Людмила Шелгунова
ЗВЕЗДОЧКА
Рассказы для маленьких детей
Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 15 іюля 1894 г.
НА ХОЛОДНОМ ЮГЕ
На одной из многолюдных улиц Петербурга, в большом каменном доме, во втором этаже, помещалась библиотека. Хотя библиотеку эту посещало много народу, но тем не менее хозяйка библиотеки, Ольга Степановна Васильева, зачастую призадумывалась и вздыхала, в особенности, когда приходилось вносить плату в гимназию за ее двух сыновей — Колю и Сережу. Мальчиков безденежье матери тоже очень смущало. И вот, раз, перед Новым годом, когда Ольга Степановна бегала по знакомым, с целью достать денег, Сережа прошел в читальную комнату, помещавшуюся рядом с библиотекою, и подошел к старичку, отставному моряку.
— Иван Егорович, мне надо бы поговорить с вами, — сказал Сережа.
— Что надо, дорогой мой, — заторопился старичок, вставая с кресла и сдвигая очки на лоб.
Они отошли от круглого стола и сели к окну.
— Иван Егорович, — начал Сережа, — ведь дедушка мой был моряк? Он был ваш товарищ? — спросил Сережа.
— Еще бы, — воодушевился старик. — Мы плавали с ним в Тихом океане. Бывало, как выйдешь…
— Дело в том, что я хочу поступить в морское училище, — без церемонии перебил его Сережа. — Маме нечем за меня заплатить в гимназию. Коля пусть останется в гимназии, ему уже не долго, а я поступлю в училище. Ведь я имею право поступить туда?
— Иметь-то имеешь. — задумался старик, — да только, брат, немножко поздно ты спохватился…
— Вижу и сам, что поздно, но что же делать. Я надеюсь на вас! Помогите мне приготовиться!..
Старик с радостью согласился, о решении заявлено было матери Сережи и вскоре мальчик вышел из гимназии и стал ходить к Ивану Егоровичу готовиться к приемному экзамену. Мечтая о морском училище, Сережа перечитал все путешествия, которые только нашлись в библиотеке, и может быть вследствие этого занятия его с Иваном Егоровичем подвигались плохо.
Решив какую-нибудь арифметическую задачу, он начинал рассказывать Ивану Егоровичу о прочитанных им путешествиях и, разумеется, многое перепутывал, преувеличивал, а старик кипятился, перебивал Сережу, доказывал, а затем начинал рассказывать о том, как они, во время кругосветного плавания, были в Бразилии и как их принимал бразильский император, или же, увлекшись, подробно сообщал Сереже о каком-то необитаемом острове, на котором его чуть не сели дикари.
Каждый день ученик и учитель давали себе слово не болтать более, а заниматься, и каждый день, все-таки, не занимались, а продолжали болтать. К экзамену Сережа, конечно, не приготовился и поступление в морское училище пришлось отложить еще на год. Этот год прошел точно так же, как и предыдущий.
— Иван Егорович, — говорил иногда Сережа, — а что, если я опять на экзамене провалюсь?
— Учись хорошенько и не провалишься, — с уверенностью отвечал старик. — Смелым Бог владеет. Я это всегда говорил. Вот, точно также, шли мы раз по Тихому океану…
И Иван Егорович пускался в бесконечные рассказы о своих прошлых путешествиях…
В рассказываемое нами время дела Ольги Степановны приходили все в больший и больший упадок и, наконец, в одно зимнее утро библиотека, ее была продана за долги, а Ольга Степановна вынуждена была нанять одну небольшую комнату, в которой и поселилась с своими сыновьями.
Коля учился, можно сказать, спины не разгибая; положим, что и Сережа приготовлялся прилежно, но времени для занятий ему оставалось уже немного.
Наконец, наступил экзамен и Сережа, скрепя сердце, вошел в большую залу морского училища и, конечно, с треском провалился; на экзамене не нужно было сообщать о прочитанных им путешествиях и ни слова не спросили о том, как бразильский император принимал Ивана Егоровича.
На набережной его встретил Иван Егорович.
— Ну, что?.. Вижу, брат, по лицу, что провалился, — сказал он, — что же теперь делать?
— Да все, что угодно, но только домой я не пойду! — отвечал Сережа. — Мама содержать меня не может. Разве вы не видите, как она бьется, давая грошовые уроки?
— Что же теперь делать?
— Да опять же все, что угодно; я уже давно все решил, но только, до поры до времени, не хотел говорить. Бумаги все у меня с собою, да и в кармане есть три рубля. Я уеду отсюда.
— Да куда же ты уедешь? Господь с тобою?
— Сначала в Кронштадт, а там поеду дальше.
— Ну, это, брат, пустяки!.. Одного-то я тебя не пущу в Кронштадт, да и к тому же, я думаю, прежде всего нужно домой идти…
— Ни за что на свете! Мама заплачет, а когда конец мне. Я готов буду утопиться. Лучше я напишу маме, что я провалился…
Иван Егорович задумался; он не ждал такого оборота дела, а потому, не взвесив обстоятельств, поддался настойчивости Сережи и вскоре они оба сели, тут же на набережной, на пароход и через два часа были в Кронштадте.
Целый день бегал Сережа по судам, отходившим за границу, и нигде не нашел подходящего места. Наконец, на другой день, на голландском корабле, отходившем с грузом в Лондон, ему сказали, что у них есть место помощника кочегара. Сережа так и просиял. Мигом прилетел он к Ивану Егоровичу, чтобы сообщить ему такую радостную весть.
— Да что ты, голубчик, с ума сошел, что ли? Тебе ведь не выдержать кочегарной должности! — закипятился было старик.
— Выдержу! Не беспокойтесь! Вот видите, что я отлично доберусь до Америки, а там уж я не пропаду!.. — с азартом уверял Сережа.
Иван Егорович сначала протестовал было, но такая удаль Сережи была по душе старику и он, наконец, сдался… Немного погодя, старый и малый поплелись к капитану корабля.
Капитан, взглянув на прилично одетого Сережу, захохотал было и отрицательно замотал головою, но Иван Егорович, свободно объяснявшийся по-английски, красноречиво рассказал ему о страстном желании мальчика пробраться в Америку и наконец убедил капитана принять Сережу помощником кочегара, с платою одного фунта стерлингов[1] за месяц или за один рейс, так как во время нагрузки, выгрузки кочегарам обыкновенно делать нечего.
Иван Егорович, конечно, не оставил без помощи своего маленького приятеля, у которого в кармане было только три рубля. Он купил ему подержанную кожаную куртку, купил ему кое-какого белья и дал десять рублей на путевые расходы.
— Больше не могу, брат, — сказал он, прощаясь с ним. — Приедешь в Лондон — пиши; дальше поедешь — тоже пиши, — говорил старик, смахивая рукою невольно навернувшуюся слезу.
— Скажите маме, чтобы она не скучала обо мне; скажите ей, что я не хотел быть ей в тягость, а потому и уехал. Я не хочу идти мальчиком в какую-нибудь лавку, а лучше посмотрю свет, выучусь языкам и, может быть, сам не умру с голоду, да и ей помогу под старость.
На следующий день старый и молодой моряки расстались.
Иван Егорович в точности передал Ольге Степановне все происшедшее и выдержал целый шторм упреков в легкомыслии и потворстве бредням мальчика. Но потом Ольга Степановна немного успокоилась и скоро пришла даже к решению, что все это случилось, может быть, к лучшему.
Через два месяца Иван Егорович получил письмо с английскою почтовою маркою и со вложением двух золотых. Письмо это было от Сережи.
Вечером в бедную комнатку Ольги Степановны вошел сияющий Иван Егорович. Коля сидел за уроками, а мать заваривала чай.
— Вы так сияете, Иван Егорович, — заговорила Ольга Степановна, — что, вероятно, чем-нибудь сильно обрадованы?
Иван Егорович торжественно достал из кармана конверт с английскими почтовыми марками и, вынув письмо, начал его читать вслух.
«Дорогие мои друзья и милая, милая моя мама! Я чуть было на первых же порах не погиб, но меня спас случай. Добрались мы до Лондона благополучно, то-есть этим я хочу сказать, что мы теперь в Лондоне, а не на дне морском. Но работа была моя нелегкая: не раз я думал, что сгорю в печи, потому что во время качки я так страдал от морской болезни, что упаду, бывало, около огня и лежу до тех пор, пока платье на мне едва не начинает загораться. Это были тяжелые минуты, но они прошли и я больше кочегаром не буду. По окончании рейса, я получил свое жалованье и предложение от капитана остаться у него на следующий рейс. Я, разумеется, тотчас же отказался и начал по целым дням ходит по судам, отыскивая себе более подходящее место. Но скоро найти места мне не удалось и я вынужден был растратить полученное мною жалованье. А я-то мечтал было, что пошлю его моей маме! Можно сказать, что я почти голодал, а капитал мой между тем так и таял. Прошло три недели, а места на корабле, идущем в Америку, все нет, как нет! Не раз я приходил уже в мрачное отчаяние, вспомнить о котором мне теперь и больно и стыдно, в особенности перед мамою. И только мысль, как мама будет плакать обо мне, придавала мне силы жить и искать места. Наконец, вчера мне указали на контору пароходства, делающего постоянные рейсы между Англиею, Южною Америкою и другими частями света. Я вошел в контору и мне сказали, что в следующей комнате сидит капитан парохода „Британия“, мистер Гиллон. Тут же в комнате сидела дама, тоже пришедшая в контору. Это, оказалось, была жена капитана.