Инночке минуло восемь лет и она начала довольно серьезно заниматься и училась так хорошо, что учительница ее обещала подарить ей ко дню рождения что-нибудь очень хорошее.
Уже с каким нетерпением ждала Инночка этого дня! Накануне она легла нарочно раньше спать, чтобы поскорее прошло время. Заснув ранее обыкновенного, она проснулась, когда, еще не начинало светать, и тотчас же села на свою кроватку. В комнате только слышалось дыхание ее няни, которая спала по другой стене. При свете тихо теплившейся лампадки Инночка пристально осмотрела всю комнату, но подарков еще около ее кроватки, не лежало. В это время в гостиной пробило пять часов.
— Как рано! — подумала она, — полежу еще и помечтаю о тетином подарке.
Учила ее тетя Варя, которая и обещала ей подарить что-то необыкновенное. Мечтать о неизвестном оказалось очень трудным и Инночка сладко заснула; проснулась же она, когда мама уже встала, а бабушка одевалась. Нянина же постель была убрана и покрыта белым покрывалом.
Подле кровати на стуле сидела большая кукла, рядом на столе стояла мебель, лежали книжки и коробки с другими игрушками.
— Ну, вставай скорее и одевайся! — сказала мама, — тетя Варя прислала тебе подарок, но ты его не можешь получить, лежа в постели.
Инночка мигом была одета, вымыта и с новою куклою на руках вышла в другую комнату.
На полу стояла корзинка, прикрытая бумагою и перевязанная веревочкою.
— Это верно виноград! — крикнула девочка, подбегая к корзинке.
— Этот виноград надо развязывать осторожнее, — заметила ей бабушка.
Инночка на полу же развязала корзинку и сняла бумагу. На дне корзинки на подушке лежал какой-то серый мохнатый клубочек. Инночка дотронулась до него рукою и увидела, что он мягкий, теплый.
— Мама, что это такое? — спросила она.
Но в эту минуту щеночек проснулся и, подняв свою мохнатую мордочку, потянулся.
— Ах, какая маленькая собачка, точно муха! — крикнула девочка.
— Ну, муха, так мухою ее и назови.
Собачка была роскошь, просто на диво! И такая маленькая, как только может быть мала собачка; мордочка у нее была серенькая, с черным носиком, мохнатая и с шерстью, торчавшею во все стороны.
Инночка осторожно достала ее из корзинки и поставила на пол. С этой минуты милее Мухи у нее не было игрушки. Муха росла очень тихо и через год была почти такою же Мухою, какою явилась к Инночке, но за то она была теперь умною и ученою Мухою. Она не только танцевала на задних лапках, но ходила за Инночкою на задних лапках, как лакей, и точно понимала все, что девочка ей говорила:
— Пойдем гулять, подай мне калоши! — говорила ей ее маленькая хозяйка и Муха со всех ног летела в прихожую.
— Подай маме папиросы! — приказывала ей Инночка и Муха в один момент вскакивала на диван, осматривала стол, вскакивала на стулья, осматривала туалет, этажерки и приносила папироски.
Бабушкин носовой платок она тоже знала отлично. Если же найти что-нибудь оказывалось ей не под силу, то она начинала неистово лаять и визжать.
Наступил май месяц. Инночка с мамою и с бабушкою собрались в деревню в Ладожский уезд. Накануне Инночка собрала и уложила своих кукол, а к десяти часам утра вся семья уже была на пароходной пристани. У дам всегда бывает много узелочков, и у Инночкиной бабушки было много корзинок и узелочков так что у няни и у девушки Елены были полны руки. Как на беду, Муха не хотела сидеть на руках и Инночка держала ее на веревочке.
— Скорее! скорее! — распоряжался капитан, пропуская на пароход публику.
Мама вела Инночку за руку, идя вслед за старою бабушкою. Они повернули направо и бабушка стала уже спускаться в каюту, когда раздалась команда:
— Убирай сходню! — и пароход, свистнув, тронулся с места.
— Мама! Мама! Ай! Ай! — вне себя закричала Инночка, стараясь вырвать от нее свою руку.
— Что такое? Что такое?
Вместо всякого ответа, Инночка подняла перерезанную веревку, на которой была привязана Муха.
Что делать? Вернуться на берег не было уже возможности.
— Ее, конечно, украли, — объяснила бабушка, — видишь, как разрезан шнурок — острым ножом.
Инночка упала на лавку и рыдала неутешно. Никакие уговоры, никакие утешения не помогали, девочка рыдала все сильнее и сильнее.
— Кто же в этом виноват, барышня, — сказал какой-то пассажир, — ведь вы сами плохо смотрели за собачкою. За что же нас-то наказываете криком?
Инночка немножко сконфузилась и стала только иногда всхлипывать. Горе ее было действительно очень сильное, и она целый день ничего не ела и заснула, когда пароход остановился в Лаве, где ее пересадили в тарантас. Она продолжала тихо плакать и во сне.
Муху действительно украли. На пристани подле Инночки стоял какой-то парень в серой жакетке и смотрел на разные штуки собачки. Девочка очень любила похвастаться своею собачкою и при всей собравшейся на пристани публике она заставляла Муху и танцевать и ходить на задних лапках. Эти-то таланты Мухи и зародили в серой жакетке мысль похитить ее. Когда к пристани подошел пароход, чтобы взять публику и идти дальше, он во время толкотни перерезал шнурок, схватил Муху на руки и, когда пароход отчалил, он уже завертывал с нею за угол, а через пять минут сидел на верху конки и ехал вдоль Литейной. Далеко, в Измайловском полку, он вошел во двор, где стоял покривившийся серый деревянный домишко, и прошел прямо в этот домишко. Тут жили два шарманщика, сидевшие в эту минуту за своим ранним обедом. Они видимо собрались уже выходить и торопились пообедать.
— Здорово, земляки! Хлеб да соль! — проговорил вошедший парень.
— Здравствуй, Павлуша. Не долг ли принес? — спросил его шарманщик постарше.
— Да, Василий Иванович! — ответил парень, — принес я вам за долг собачку, только прибавочки рублей пять попрошу.
— Что больно много захотел?
— Да много такое диво и стоит.
Спустил парень в серой жакетке Муху и стал ее заставлять плясать. Сначала испуганная Муха поджала хвост и забилась под скамью, но, в конце концов, ее таки заставили показать свое искусство в танцах.
— Да, собачка хороша, — сказал шарманщик, — теперь можно и поторговаться.
Долго спорили и кричали земляки, наконец парень, получив три рубля, ушел, очень довольный таким выгодным приобретением.
Муха была названа Мышью, вероятно, потому, что она была серого цвета; жизнь ее у шарманщика началась с ударов плеткою, о которой она прежде и понятия не имела.
Впрочем, Мухе немного доставалось: она очень скоро поняла ту роль, которую ей предназначалось играть в собачьей комедии. Одетая в красное платьице и соломенную шляпу с длинною лентою, она должна была, как барышня, грациозно присесть перед своим кавалером и пойти с ним кружиться. Могу вас уверить, что Муха делала реверанс лучше многих нынешних барышень и затем быстро начинала кружиться со своим другом Амишкою. Жизнь ее у шарманщика не совсем была лишена радостей, хотя она грустила о своей милой Инночке не меньше, чем та грустила о ней. Муха неистово радовалась, когда по утрам их выпускали на двор и она могла бегать и возиться со своими товарищами по искусству. Ровно через два года жизни ее в сереньком домике, их поутру выпустили гулять на двор. Калитка обыкновенно в это время запиралась. Но в этот день ее отворил какой-то мальчик, который заглянул во двор и опять отошел, оставив щель, по крайней, мере в четверть.
Чуткая Муха услыхала, что за воротами кто-то внятно говорил:
— Мышь! Мышь! Хочешь сахару? Те… те!
Этого было довольно. Муха вмиг перепрыгнула через порог калитки и выскочила на улицу.
Когда шарманщик вышел на двор, чтобы собрать своих собак, Мухи, лучшей актрисы его труппы, не было налицо.
С этого дна началось мыканье бедной собачки. Ее украл сын прачки для себя и очень полюбил ее, но мать продала собачку барыне, не сказав сыну. У барыни Муху прозвали Бижу, но только первый день хозяйка занималась ею. Вечером приехал какой-то господин и, взглянув на Муху, презрительно сказал: