— Садитесь скорее, — сказал он, подъезжая к самым ногам девушки.
Саша вытянула ноги и стала на дно лодки. Молодой человек поддержал ее, усадил и затем, взмахнув веслами, направился к каменному дому в ближайшей линии, где у отворенного окна стоял пожилой господин в теплом пальто.
— Дядюшка, примите, — сказал ему молодой человек, — только высуньтесь хорошенько, а то эта барышня едва держится на ногах.
Дядя и племянник общими силами втащили девушку в окно.
— Елена Федоровна, прими еще пациентку! — крикнул пожилой господин и Сашу увели за руку в другую комнату, где ее и переодели.
— А я опять поеду, — сказал племянник.
Через полчаса лодочка снова подъехала; из нее вынули обеспамятевшую женщину. Она плакала и убивалась.
— Дети, дети! — отвечала она на все вопросы.
Племянник без устали ездил на своей маленькой лодочке и целый день спасал народ. Саша, напившись чаю и предварительно переодевшись в сухое, явилась помощницею своих добрых хозяев. Ей удалось успокоить плачущую женщину, которая рассказала, что утром она пошла по делам и заперла своих двух сыновей у себя в комнате, а когда побежала обратно, то не могла уже пройти в улицу.
В третьем часу вода стала спадать, потому что ветер стих.
В девять часов Нева вошла в свои берега и женщину ничем нельзя было уговорить повременить: она опрометью бросилась к своим детям.
— Коля, если ты не очень устал, то проводи ее, — сказал дядя племяннику, — да возьми с собою фонарь.
Окно уже давно было закрыто и в комнатах стало тепло от затопленной печи.
— Ну, что, барышня, так запечалились? — спросил добродушный хозяин у Саши.
Но Саша уже ничего не отвечала, а дрожала, как в лихорадке; ее уложили в постель и напоили горячим. Она не слыхала, как через час в квартиру позвонили и племянник привел счастливую мать с ее двумя сыновьями.
— Вот любопытное происшествие! — воскликнул, племянник Николай Петрович. — Представьте, дядя, что ребятишки очень довольны сегодняшним наводнением!
Мальчики, усевшись за стол, рассказывали пережитую ими опасность таким образом:
— Сначала мы играли на полу, когда прибежала водица, потом сели на скамейку, а потом пересели на большой стол. А воды стало много, много, и мы плавали на столе по всей кухне, потом потолок не дал нам подняться, мы и легли, а потом мама нас разбудила и воды не стало.
Дети проспали все время, пока вода спадала, и проснулись, когда пришла мать с Николаем Петровичем и разбудила их, найдя обоих детей на столе.
Саша не очнулась на следующее утро и вынесла сильную горячку, длившуюся более полутора месяца. Добрые хозяева, люди бездетные, ходили за нею, как за родною дочерью. Из бумаг, найденных на девушке, они узнали, что у нее есть тетка, есть маленькая двоюродная сестра, что у тетки есть свой дом в Четырнадцатой линии.
Виктор Иванович, хозяин, принявший к себе Сашу, сходил в Четырнадцатую линию, но дома не нашел: его снесло водою и торчала только размытая печка. Соседи объяснили Виктору Ивановичу, что на потолке снесло старуху-няню, которая, вероятно, потонула.
Виктор Иванович узнал тоже, что сама Корнилова в больнице, куда он тотчас же сходил.
Через полтора месяца, в ясный зимний день, когда солнце смотрело прямо в окна. Саша в первый раз совершенно пришла в себя и начала припоминать, что с нею была.
В полуотворенную дверь выглянула Елена Федоровна; рукава у нее были засучены, она, очевидно, что-то стряпала на кухне.
— Кажется, вы пришли в себя? — ласково спросила она.
— Да. Долго я была больна? — чуть слышно проговорила Саша.
— Вчера минуло шесть недель. Пора бы уж и поправляться.
— Катю не нашли? — тревожно проговорила девушка.
— Где же нам было ее искать? Вы ею бредили, но ничего толком рассказать не могли; ее взяли с забора, но кто взял, ничего не известно.
— Я и сама ничего не знаю, — прошептала больная.
— А тетя ваша все еще в больнице и не может поправиться от беспокойства по дочери.
Разговор этот никак не мог принести пользы больной девушке; ее начала тревожить мысль, что тетя спросит у нее свою Катю, а ей нечего будет ответить.
Саша едва только переходила из одной комнаты в другую, когда тетка ее выписалась из больницы и приехала по адресу, данному ей Виктором Ивановичем.
Когда она поднималась на лестницу, то кипела негодованием на племянницу за то, что та потеряла ее дочь. Она позвонила и, сбросив шубу, вошла, чтобы растерзать Сашу, но, увидев едва передвигавшуюся тень девушки, опустилась на стул и громко зарыдала. Саша опустилась на противоположном конце комнаты на другой стул и тоже заплакала.
— Где… где… же моя Катя? — спросила мать.
— Не знаю, не знаю, тетя…
Тетка опустила голову и еще сильнее заплакала.
— Тетя! Тетя! Не печальтесь так, мы ее найдем, она не потонула. Клянусь вам, что я забуду о себе, пока не найду Кати. Она не потонула, я помню, что ее взял офицер на шлюпку. Через неделю я выйду и начну ее искать.
Через неделю тетка и племянница наняли квартиру около добрых людей, приютивших Сашу, и зажили тихо, как две старушки.
Саша, выйдя в первый раз, прежде всего направилась в церковь и со слезами молилась, прося Господа не оставить ее без помощи. В те времена девушке нелегко было хлопотать о чем-нибудь. На другой день она направилась в канцелярию обер-полицмейстера, где надеялась узнать адреса тех офицеров, которые ездили на шлюпках.
— Придите через неделю, — отвечали ей.
Через неделю ей отвечали, чтобы она пришла через три дня.
Так время шло до весны. Наконец, весною, получив опять обещание, что сведения ей дадут через неделю, Саша не выдержала и истерично зарыдала. В эту минуту по комнате проходил какой-то важный генерал, который тотчас же подошел и спросил, что ей надо.
Узнав в чем дело, он закричал на чиновников и приказал, чтобы сию минуту девушке были даны сведения.
Тетка открыла ей дверь и, вместо обычного унылого ответа Саша, не помня себя от радости, показала список офицеров, ездивших в тот день на шлюпках.
Только позднею весною узнала она, что Катю от нее принял морской офицер Александр Петрович Беляев, и тотчас же отправилась к нему. Но тут ждало ее полное разочарование: Беляев ушел в плавание и обратно ждали его только к сентябрю месяцу.
— Что же делать, надо ждать, — утешала Катю ее соседка, Елена Федоровна, — а пока едемте на дачу, на Карповку.
— Нет, нет, я никуда не поеду, не хочу ничем развлекаться, у меня не тысяча думушек, а одна думушка, — ответила Саша.
И она, точно, никуда не ходила и не ездила, а терпеливо ждала осени.
Наконец прошел и Успенский пост. Вместо всякой прогулки Саша ходила на набережную и спрашивала у матросов: какие суда пришли в Кронштадт. К половине сентября ей сказали, что ожидаемое ею судно пришло и она получила адрес Беляева.
Саша только взглянула на небольшие серые глаза офицера, как вскричала:
— Да, да, вы-то и взяли Катю!
— Какую Катю? — в недоумении спросил Беляев.
Немного успокоившись, Саша передала Беляеву подробный рассказ о том, как он успел взять от нее только девочку, а сама она осталась на заборе.
— Помню, помню! — ответил Беляев, — и могу вам сказать, что Катю свезли в Смольный монастырь, на вдовью половину. Там вы, верно, все узнаете.
Домой Саша не бежала, а летела. Кинувшись на шею к тетке, она с восторгом рассказала, что поиски их приходят к концу.
— Сейчас поем чего-нибудь и направлюсь в Смольный.
В те времена в Петербурге не было конок и не везде были даже мостовые. Саша вышла с тем, чтобы нанять извозчика. Извозчики в то время тоже были совсем не такие, как нынче. На дрожки, называвшиеся гитарою, мужчины садились верхом, а дамы с двух сторон боком на сиденье, которое шло от спинки до козел. Время было дождливое и Саша приехала в Смольный вся мокрая, но, тем не менее, она добилась смотрителя, который указал ей даже на старушек, ходивших за детьми.