— Помню, помню, — говорила одна из старушек. — небольшая девочка лет четырех, такая черноглазая, в красном платьице и коричневом ваточном капотике.
— Да, да, да! — повторяла совершенно довольная Саша.
— Ну, так эта девочка у нас была чуть что не полгода, вплоть до самой весны, — ответил смотритель.
— Где же она теперь? — со страхом проговорила девушка.
— Мы вызывали родителей, а так как никто не явился, то отдали ее одному чиновнику, адрес которого внесен у нас в книги.
Из Смольного Саша привезла адрес. Но, отправившись на другой день по этому адресу, она узнала, что чиновник уехал на службу в Саратов.
— Руки опускаются, — говорила тетка Елене Федоровне, — не вижу ни конца, ни края ее поискам.
Тетка в первый день по выходе из больницы не чувствовала, что нога у нее болит, но затем она вся стала расхварываться и почти не вставала с постели.
Но Саша не унывала: она узнала, где служит чиновник, взявший их Катю, и написала туда.
Прошло два месяца, а ответа никакого не получалось. Саша написала еще раз и послала письмо страховым. Письмо пришло к ней обратно, потому что такого лица не оказалось в городе.
Летом 1826 года из Петербурга вышла целая партия богомольцев и между ними шла одетая в черное монашеское платье наша знакомая Саша. Она очень побледнела и похудела, но глаза у нее горели и, прощаясь с Еленою Федоровною, провожавшею ее за заставу, она твердо сказала:
— Берегите тетю, я или никогда не вернусь, или вернусь с Катею. Неужели же человек, решившийся достигнуть известной цели, не достигнет ее? У меня нет денег, чтобы ехать, а потому я пойду пешком и в Саратове сама все узнаю. Это будет долго, но зато верно.
С Сашею шла старушка, знавшая ее с детства и давшая слово нигде с нею не расставаться. До Твери они дошли большою компаниею, а в Твери сели на лодку и поплыли вниз по матушке по Волге. Берега у Волги были пустынные, дикие, заросшие густым лесом, пожалуй, можно было бояться и разбойников; но кто стал бы грабить богомолок, грабили купцов с товарами. Целый месяц плыли они до Саратова и в жаркий, паляще жаркий день пристали к берегу. Сначала Саша сходила со своею спутницею в церковь, а затем, оставив ее на постоялом дворе, направилась на поиски. В губернском городе справки получались скорее, чем в столице: ей тотчас же сообщили, что господин Степанов точно служил у них в управлении, но умер.
— Умер! — воскликнула Саша с таким отчаянием, что ее тотчас же окружили и начали расспрашивать.
Когда девушка начала рассказывать все, что с нею было, то около нее собралась чуть что не вся губернаторская канцелярия. Один из молодых чиновников побежал доложить о таком необыкновенном происшествии правителю дел, который в свою очередь захотел послушать рассказ Саши. Результат вышел тот, что Сашу в тот же день свели к хорошим знакомым Степанова и там она узнала, что вдова его с девочкою Катею, которую она выдавала за свою родную дочь, уехала в Ладогу, где у нее сестра игуменьею женского монастыря.
Уже начало смеркаться, когда Саша вернулась на постоялый двор, к своей спутнице. Ей думалось, что надо бы опять сесть на лодку, да и плыть вверх по Волге, но вышло не так: спутница ее схватила лихорадку и на другой день от слабости не могла тронуться с места. День проходил за днем и хотя деньги Саша получила, но все-таки они уходили, а к цели она не подвигалась нисколько.
Через месяц спутницы ее не стало и Саша осталась одна в чужом городе и вдали от своих родных. Но и тут нашлись добрые соседи и приютили монашку, как ее все называли.
Зимою семейство одного чиновника ехало в Кострому и ее взяло в виде няни. Приехав в Кострому, она прожила там до весны; весною же ни что не могло ее удержать; получив присланную ей пенсию, она села на лодку и бечевою потянулась вверх по Волге.
Прошел и май, прошел и июнь, и вот в теплый светлый вечерок наша монашка вошла в монастырь и попросила провести ее к игуменье. Высокая бледная мать игуменья, увидев Сашу, подумала, что девушка хочет верно остаться у них в монастыре, но Саша тотчас же сообщила, что приехала узнать, где ее сестра, г-жа Степанова.
Выслушав рассказ, мать игуменья посадила Сашу и сказала:
— Цели вашей вы еще не достигли, хотя очень близки к ней: сестра моя точно была здесь и со своею приемною дочерью Катею.
— Да неужели она опять куда-нибудь уехала! — чуть не плача, воскликнула наша монашка.
— Уехала, только не очень далеко; она в соседнем уезде, у себя в имении. Завтра я вас посажу на лодку и вы доедете туда.
В эту ночь Саша сладко проспала в тихой келье, отдохнула и после обеда игуменья сама свезла ее в Новую Ладогу и посадила на лодку, возившую в Шлиссельбург пассажиров. Рано, на заре, вышла она в деревню Лаву и прошла на постоялый двор. Двор весь был вымощен досками; видно было, что она попала в лесную сторону.
— Что тебе, голубушка, надо? — спросила ее хозяйка.
— Далеко ли у вас тут деревня Поречье? — спросила девушка.
— Недалеко, голубушка, верст семь лесом будет.
И вот села Сашенька на простую телегу и повез ее мужичок в лес. Это было накануне Петрова дня. Разогретые солнцем сосны пахли смолою, мухи кругом жужжали, а комары так и старались забиться к ней под платок.
— Благодать-то какая! — заговорил мужичок. — А ты, монашка, должно быть к Вере Васильевне? К Степанихе?
— Да, голубчик, к ней. А ты ее знаешь?
— Как не знать, ведь она барышней-то отсюда.
— А дочку ее знаешь?
— Это, что она привезла с собой? Видел, видел.
У Сашеньки сердце заекало, значит, они здесь.
— Да скоро ли мы приедем? — наконец спросила она.
— Вот Горбатый мост переедем и барские хоромы будут видны.
Телега въехала на тоненькие бревнышки, положенные поперек, и пошла скакать по ним. Таких мостов и теперь еще много на Руси и называются они гатью. Как ни желала Саша доехать поскорее до Поречья, но просила мужичка ехать потише. Гать кончилась, дорога пошла в гору и путники въехали во двор усадьбы и подъехали к крыльцу.
В заборе, отделявшем сад от двора, была калитка и за нею стояла девочка в розовом платье.
Саша не помнила, как она спрыгнула с телеги, как отворила калитку и как, ухватив девочку, проговорила:
— Катя! Катя!
Девочка, очевидно, испугалась; она, стараясь вырваться, тревожным голосом кричала: «Мама, мама, тут чужая монашка!» и, вырвавшись, бросилась на террасу, а затем в отворенную дверь; Саша пошла за не., точно боялась, что Катя опять пропадет и ее придется искать. В довольно большой комнате на столе около дивана кипел самовар, а на кресле сидела довольно полная дама в ситцевом капоте; Катя крепко ухватилась за нее, а Саша, войдя только, успела сказать:
— Это наша Катя!
Теперь, когда Саша уже пришла к цели, после таких тяжелых трудов, силы покинули ее и она в глубоком обмороке упала на пол.
Когда она начала приходить в себя, то чувствовала, что лежит раздетая на постели, и слышала, что около нее стоят и говорят:
— Она не из простых, барыня, у нее белье хорошее.
— Что же ей надо?
— Вон, смотрите, румянец начинает играть — она теперь заснет. Уйдемте лучше.
Действительно, Саша заснула и когда проснулась через несколько часов, то, прежде всего, увидела сидевшую в углу на корточках Катю, которая широко раскрытыми глазами смотрела на нее.
— Катя! — тихо проговорила девушка, — разве ты не узнаешь меня? Я ведь Саша, твоя сестра.
Волнение Кати, усилилось и губы стали дрожать.
— А помнишь, как я тебя посадила на забор и потом спустила в лодку?
— Помню.