Леннарт снова сделал глубокий вдох, и на этот раз сработало. Тельце ребенка содрогнулось, на губах проступила белая пена, и воздух прорезал пронзительный крик, вновь запустив отсчет времени.
Девочка кричала, не закрывая рта, но ее плач не был похож ни на один плач ребенка, какой Леннарту доводилось слышать прежде. В нем не было надрыва и жалобы. Хрупкое тельце исторгало непрерывный звук удивительной силы и чистоты. У Леннарта был идеальный слух, и он без всякого камертона мог определить, что девочка поет ноту ми. Чистейшее ми, от которого дрожала листва и птицы взлетали с ветвей.
Девочка лежала на пассажирском сиденье, завернутая в ярко-красный свитер Леннарта. Сам он сидел, положив руки на руль и уставившись на ребенка. Им владело спокойствие, тело будто очистилось от всего лишнего, и наступила полная ясность.
Однажды, в конце семидесятых, Леннарт попробовал кокаин. Ребята из модной тогда рок-группы угощали, и он согласился. Всего лишь одну дорожку, и с тех пор он больше никогда не прикасался к наркотику, потому что испытанные им ощущения были прекрасны. Слишком прекрасны.
Человек всегда испытывает боль или неудобство. Если не на физическом уровне, то на ментальном. Абсолютно всегда. А кокаин убирает эту невидимую занозу. Тело становится бархатным сосудом, внутри которого лишь кристально чистые мысли. Туман рассеивается, и жизнь предстает в удивительном свете. Один раз ощутив подобное, Леннарт быстро смекнул, что вся его жизнь легко может превратиться в погоню за повторным удовольствием, и тут же завязал.
Теперь он сидел, сложив руки на руле, а в теле происходило нечто подобное, только без всякого химического воздействия. Полная безмятежность. Лес вокруг горит красками осени, а некое сверхсущество затаило дыхание и ждет его решения. Леннарт медленно потянулся к ключу зажигания. «Рука! У меня есть ладонь и пять пальцев, и я могу шевелить ими как захочу! Не чудо ли?» Он завел автомобиль и выехал на ту же дорогу, по которой добирался сюда.
На шоссе его все обгоняли, но он все равно ехал очень медленно, прижимаясь к обочине, ведь у него не было детского кресла и девочка просто лежала на сиденье. Ему казалось, что он везет сосуд, до краев наполненный драгоценной жидкостью. Ребенок был настолько хрупким, что любое резкое движение могло оборвать тоненькую ниточку, связывающую его с миром живых.
Через десять минут взмокший от пота Леннарт подъехал к дому, заглушил мотор и огляделся по сторонам. Никого не видно. Он схватил ребенка в охапку и трусцой побежал к крыльцу. Дверь, как водится, заперта. Он постучал два раза, подождал и снова постучал два раза.
Холодный ветерок пробежал по его влажной спине, и Леннарт еще крепче прижал к себе ребенка. Несколько секунд спустя послышались осторожные шаги, на него посмотрели через дверной глазок, и лишь потом Лайла открыла дверь. Ее фигура массивной тормозной колодкой заняла весь проем.
— Вернулся? Так рано! А что там у тебя за…
Леннарт протиснулся в прихожую и сразу прошел в кухню. Дверь за ним захлопнулась, и из-за спины послышался окрик Лайлы:
— Не ходи в обуви! Ты с ума сошел, ты же не снял ботинки, Леннарт!
Он стоял посреди кухни, не зная, что делать дальше, ведь первоочередная задача — добраться до дому — была выполнена. Оказавшись в безопасности, Леннарт растерялся. Он собрался было положить ребенка на стол, но передумал и снова прижал девочку к себе, продолжая вертеться на одном месте.
Лайла влетела в кухню, раскрасневшись:
— Снимай обувь, когда заходишь в дом! Я что, зря убиралась?
— Заткнись!
Жена закрыла рот и отступила на полшага. Леннарт перестал сжимать сверток и отогнул немного свитер, чтобы Лайла увидела лобик и прядь светлых волос. Теперь ее рот снова открылся. От изумления.
— Я нашел в лесу ребенка. Новорожденного, — пояснил Леннарт, приподняв и снова опустив сверток.
Во рту у Лайлы пересохло и язык прилип к нёбу, поэтому, когда она наконец нашла слова и начала говорить, послышался легкий щелчок.