Выбрать главу

Но он не только видел, но и рассказывать умеет. Так что если ко внешности привыкнуть, то с Дюшкой интересно, можно поговорить, порассуждать. Но по правде один я к его внешности окончательно привык, остальные кое-как. То есть в компании еще куда ни шло, терпят, а чтобы вдвоем… Как-то Котов, который нормальный парень в общем-то, сказал, что у Дюшки всегда такой вид, будто он с утра кошку замучил. Есть такое. Ему бы очки, обычно такие читальщики все водолазы, но у Дюшки зрение отличное.

— Проведем следственный эксперимент, — сказал Дюшка.

— Проведем, — согласился я.

Он расстегнул отцовскую рыбацкую сумку и достал нож. Кинжал у его папаши знатный, с кровотоком, с упорами и наборной оргалитовой рукояткой, такие в «Сельхозтехнике» из «газоновских» клапанов потихоньку делают. Хороший нож, я себе такой хотел бы, но за него меньше десятки не возьмут, а я на мопед коплю.

Дюшка поправил банку на бревне, размахнулся и врубил лезвие в металл. Отцовский нож смял жесть, немного ее порвал. Из банки брызнул томат. Дюшка хмыкнул.

— Надо бить сильнее, — посоветовал я. — У тебя скорость маленькая. Размах шире делай. Как топором.

— Ладно, сейчас еще разок попробую…

Дюшка разместил на колоде вторую банку с частиком. На этот раз он замахнулся, как я и советовал, — пошире и ударил посильнее.

Вторую банку нож тоже смял, но в этот раз даже до томатного соуса не добрался. На лезвии осталась мелкая зазубрина. Дюшка был разочарован, он посмотрел на нож как на предателя.

— Видимо, перекалили немного, — предположил он. — Надо в кузницу отнести, поправить…

Он осмотрел банку и тут же добавил:

— Я же говорил — шпионы.

Шепотом.

Шпионы, конечно, глупость. Шпионить в наших местах смысла нет никакого. Хотя военные объекты имеются. В лесу стоят ракеты и локаторы, но про это все знают, спроси у любого — он тебе дорогу покажет, так что никакой надобности в шпионах нет. Есть, правда, большой локатор, Соленый Бор, но от нашего города далеко. А потом… Девчонке лет явно столько же, сколько и мне. Какой из меня шпион? Как из рельсы дельтаплан. К тому же шпион, которого хоть чуть-чуть заподозрили, как разведчик уже ничего не стоит.

А пацан и того младше. Нет, шпионы вряд ли, скорее из дома удрали. Бегунки.

— Нож — это важная деталь. — Дюшка воткнул кинжал отца в колоду. — Ты сам видел их нож — он банку как масло резал и не морщился. Такой нож даже в охотничьем магазине не купишь, такой подводным пловцам выдают, я же говорил. Чтобы от акул отбиваться и сети рубить, если что.

Я пожал плечами. Нож отличный, чего уж, редкий. Но на доказательство не тянет. А если у них отец как раз такой пловец? А нож им дал на лето. Вполне себе.

— Не веришь. Понимаю…

— Ты сколько раз «Человека-амфибию» смотрел? — спросил я.

— Восемь, но это не важно. Нож — это раз. А еще ведь деньги! Ты сам видел — денег полно, а цену они им ни фига не знают!

Это да, в деньгах не разбираются.

— И на это у меня есть ответ, — сказал я. — Они сбежали из детского дома.

— А это-то при чем?

— Киселя знаешь?

— Футболист который? Баторский?

— Ага, — кивнул я. — Я же раньше играл, помнишь? Так вот, мы поехали в Кадый с тамошней командой гонять, остановились пообедать по пути. Там такая столовая была старинная, чай в настоящем самоваре, а заварка отдельно в чайнике. Кисель быстрее всех пообедал, собрался чай пить. Ну и растерялся. У них в баторе чай всегда в кастрюле заварен и сразу с сахаром, наливаешь черпаком и пьешь. А чтобы сначала заварку в стакан, потом кипяток, потом сахар, Кисель и не знал про это, он думал, чай всегда сладкий и заваренный. И в деньгах тоже не разбирался — в детдоме их ни у кого нет.

Дюшка почесал голову.

— Это похоже, — согласился он. — Если из детского дома сбежали. Одеты кое-как, консервов никогда не видели, деньги… Откуда у них денег столько? Ограбили кого по пути?

— Ну… Почему ограбили? Ты что, думаешь, в детском доме нищие, что ли?

— Не знаю, в баторе особо богатеньких не замечал.

Дюшка любит поспорить, я говорил.

— Вот смотри, — сказал я. — Родители у них могли погибнуть. На пожаре или в командировке в Анголе где-нибудь. Могли?

— Могли.

— Родители погибли, а дядя родной остался.