— Да нет, правда.
В подтверждение этого Кот выставил в окно ноги. Мозоли имелись. С такими педали не ворочать, по лесу не скакать.
— Ну, и сиди, — плюнул Дюшка. — Мы и без тебя сгоняем.
— Эй, пацаны, и мне пороха привезите, а? — попросил Котов. — Пару коробков хотя бы…
Дюшка, не оборачиваясь, показал ему фигу. Поехали в сторону подрывного.
В «Орленке» в основном недостатки, но есть и один плюс — он легкий, и ездить на нем гораздо проще. Так что я катил, не особо стараясь, медленно, любуясь утром, Дюшке же на его «Салюте» не разогнаться — тяжелый. Зато сидушка мягкая. Дюшка отставал, пыхтел и плевался, километра через три я забрал у Дюшки бродни, привесил их на раму, поближе к рулю. Дюшка приободрился, и до кладбища катили вполне себе весело, иногда, особенно если под горку, Дюшка меня даже обгонял.
С утра кладбище выглядит вовсе не мрачно, а наоборот, нарядно. Нет, старый угол, где кривые, крашенные облезлой серебрянкой деревянные кресты с треугольными крышами, конечно, уныл, а новая часть ничего, разноцветная. Эмалевые красные звезды, пластмассовые цветы везде, венки, дорожки песочные, и вороны не сидят на ветках, все вороны на старом кладбище. Как ведьмы.
— Звездный городок, — не удержался Дюшка.
Мне такое название не нравится, если совсем уж по правде. Не очень оно хорошее, как-то я дома брякнул, так отец потом со мной два дня не разговаривал, это чтобы мне понятно стало. Мне стало.
Но Дюшка любит так болтнуть. И про Чапаева анекдоты рассказывает, хотя вожатая наша в школе по поводу этого отдельное собрание проводила, вместо политинформации. На самом деле Дюшка так, конечно, не думает — у него оба деда на войне погибли, а сам Дюшка соседке старенькой по хозяйству помогает — крышу от листьев чистит, воду таскает, в магазин бегает. А она тоже ветеран, «Ил-2», стрелок-радист, в Венгрии подбили ее на штурмовке, самолет упал в озеро, сама жива осталась, но руку левую по локоть оторвало. Так замуж никто и не взял потом, одна всю жизнь прожила. А Дюшка ей помогает, не потому, что тимуровец там или пионер, а так, добровольно, сам по себе.
Но про звездный городок удержаться не может. Он еще и матюгается иногда. Чтобы показать, что он пацан, а не кое-как.
— Знаешь Толстую? — спросил Дюшка. — Которая картошкой на станции торгует?
— Ага.
Толстая у нас в городе известная тетка. По части несознательности. Ходит к поездам торговать картошкой, солеными огурцами и цветами. Огурцы у нее классные, правда, очень вкусные, да и картошка, и жареная и вареная. Поезда дальнего следования останавливаются, пассажиры выходят покурить, пробуют толстовские разносолы — и покупают враз. Толстая себе уже дом двухэтажный с этого построила и «копейку» вишневую в экспортном варианте купила. Про нее и фельетоны в газете писали, и участковый прорабатывает, а ничего сделать не могут — как с Дюшкиным папашей. Потому что Толстая месильщица на хлебозаводе, а на эту работу никто не идет. Зарплата маленькая, а работа, как в шахте, мужики не выдерживают. А Толстая двужильная, у нее руки, как у штангиста, — в ночную смену хлеб замешивает, а потом на станции капустой квашеной торгует и настурциями.
Бутылки еще сдает.
— Толстая все свои грибы вокруг кладбища собирает, — сказал Дюшка.
— Зачем?
— Говорит, что тут они хрустященькие. А еще говорит, что ей грибы муж показывает.
Мы катили вокруг кладбища, слева кладбище, справа лес на полторы тысячи километров.
— Он же у нее умер, — напомнил я. — Угорел в позапрошлом году…
— Ага, угорел.
Дюшка обернулся.
— Угорел и тут похоронен. А Толстой грибы показывает. Это как?
— Суеверия какие-то, — сказал я.
— Ага, суеверия, — усмехнулся Дюшка. — Ты «Локиса» видел?
— Нет.
— Ну вот. Там мужик в медведя в конце превращается.
— Как это? — не понял я.
— Вот так. Оборотень. Его крестьяне убивают, и он валяется на снегу, и из пасти у него течет черная кровь. А его друган понимает, что это совсем не медведь…
Тут как назло на старом кладбище крикнула ворона, Дюшка дернулся, руль у него вильнул, переднее колесо наткнулось на камень, и Дюшка завалился. Упал не сильно, но колено ободрать умудрился.
Зашипел.
— При чем здесь медведь? — спросил я. — Ты же про Толстую говорил?
По колену у Дюшки поползла кровь.
— Я это к тому, что она с мертвецами разговаривает, вот к чему.
Я огляделся. Вдоль дороги росли лопушистые подорожники, я выбрал который побольше, сорвал, протер о штаны от пыли.