Начиная операцию против Турции, Каподистрия пошел на огромный риск. В случае неудачи его, безусловно, ожидал бы расстрел за государственную измену. Но теперь афинское правительство оказалось в большом затруднении. Вывести войска из Турции и Болгарии не давало недавно возникшее, но успевшее очень быстро стать влиятельным общественное движение «За Великую Грецию», которое требовало ни в коем случае не отдавать уже приобретенные территории. Впрочем, активисты движения называли эти территории отнюдь не «приобретенными», а «возвращенными» — на том основании, что они когда–то входили в состав Византийской империи.
Между тем военный министр, в полном соответствии со своей должностью, продолжал заниматься вверенными ему войсками. Некоторые соединения он отвел из областей боевых действий на отдых; в частности, моторизованная дивизия «Этолийский союз» расположилась прямо в Аттике, в районе Афин. Когда на проходившей в это время сессии парламента прозвучало предложение назначить Константина Каподистрию премьер–министром Греции, большинство депутатов проголосовало «за». Высокий чернобородый генерал, одетый в белый мундир и вороного цвета плащ, поднялся на трибуну, поклонился спикеру и произнес клятву: он будет заботиться о Греции так, как заботился бы о своей матери. Ему аплодировали стоя.
Вновь назначенный премьер–министр прекратил на время всякие военные действия и занялся внутренней политикой. Прежде всего он объявил об аннексии захваченных турецких земель. Жившим там туркам предлагался выбор: или эмигрировать на бывшие вассальные территории Османской империи (в Ирак или Аравию), или полностью эллинизироваться, пользуясь во всех официальных случаях только греческим языком и отправляя детей только в греческие школы. Даже имена и фамилии у таких турок требовали менять на более близкие к греческим. Кстати, к анатолийским армянам Каподистрия отнесся совершенно противоположным образом, всячески приветствуя включение их в Грецию как народа; именно по его инициативе в Салониках был открыт армянский университет.
Об армии, впрочем, премьер–министр тоже не забывал. Кроме греков, русских и армян, в ней теперь служили болгары, македонцы, албанцы, евреи–сефарды и даже ассимилированные турки. Всех их просили, не забывая о своих корнях, признать этнические различия второстепенными и осознать себя вооруженными силами единой страны — Великой Греции. Это название понемногу становилось официальным.
После греко–французской войны 1943 года пожизненный президент Франции, 92–летний маршал Фош, уступил Великой Греции мандат на управление Сирией и Ливаном в обмен на финансовую компенсацию. «Мне не нужна еще одна Крымская война», — сказал он при этом. Действительно, удержать изолированные владения на Ближнем Востоке Франция, скорее всего, не смогла бы. Так что решение Фоша следует признать разумным, хотя статус Франции как великой державы и был в результате аннулирован. Но в 1943 году это еще мало кто понимал. И вообще — в том году мало кто знал, чего следует ждать дальше.
Присоединив Сирию, Каподистрия наконец–то перенес столицу Греции из Афин в Константинополь. Как и следовало ожидать, это решение получило полнейшее одобрение парламента. Военные действия тем временем опять прекратились — надо было освоить присоединенное. К тому же на верфях Константинополя, Салоник и Варны вовсю шло строительство флота.
В 1944 году Каподистрия предложил провести референдум по вопросу о восстановлении в Греции монархии. Предложение премьера на тот момент уже равнялось приказу. Референдум прошел в июле 1944; в нем принимали участие только полноправные граждане Великой Греции, то есть далеко не все жители ее территории. Подсчет показал, что за восстановление монархии высказались 76% граждан. Вопрос был решен.
Кандидатура монарха сомнений не вызывала: как выразился один министр, «с человеком, у которого в кармане полмиллиона штыков, было бы довольно трудно поспорить на эту тему». Но Каподистрия удивил всех (кроме своего ближнего окружения) тем, что пожелал короноваться не королевской короной, а императорской. Развернутых объяснений по этому поводу он не дал, и через месяц–другой к его требованию просто все привыкли. Тем более что возразить было нечего.