— Мы в двух миллионах световых лет от Солнечной системы, — сказала Офиклеида.
Она стояла у камина и улыбалась без рта, всем своим бесплотным телом. И до меня дошло, что это она перенесла нас сюда. — Я то, что объединяет все корабли, — сказала она. — Я — движущий их дух; сущность скорости.
И вот я уже не сплю.
А сон мой всё ещё в комнате.
Он сияет красивым светом посреди моей коллекции. Последний кусочек головоломки.
И все эти штукенции на каминном коврике задвигались. Резиновый мячик прокатился пару сантиметров, старинная фарфоровая чашечка опрокинулась набок… Коллекция медленно оживала, собиралась-скатывалась вместе… Как будто смотришь киноплёнку задом наперёд, беспорядок обретал смысл, ясна становилась связь между разрозненными предметами, всё становилось на свои места — ключик солнечный зонтик авторучка огрызок яблока транзистор — каждый из них символ, каждый олицетворял собой анатомию души; кристальное, лучезарное создание. Бесконечно женственную и бесконечно нечеловеческую. Помесь насекомого-робота и живой мандалы и странно источающую вокруг себя женский огонь…
И тут…
И тут спокойно, беззвучно сказала Офиклеида, стоя на каминном коврике:
— По-моему, нам пора, ты как думаешь?
И вот мы уже были в двух миллионах световых лет от Солнечной системы.
Вот примерно тогда я и разлюбил смотреть телевизор.
Рококо-Кола
Пятое декабря, anno 1791. Иоганн Хризостом Вольфганг Теофил Моцарт — лучший программер Зальцбурга; чудо-ребёнок, в пальцах которого вибрирует гений до того блистательный, что если собрать всех его соперников вместе и прогнать их через этакий талантогонный аппарат, то и тогда не удастся набрать такого количества чистой, без примесей, программерской виртуозности… Не ведают отдыха его пальцы; гениепальцы, вечно вприскочку по буквенно-цифровым полям, без руля и ветрил по бескрайним просторам компьютерной клавиатуры…
А компьютер его…
Моцарт — одно со своим компьютером. Италийские формы, обвивающие его маслянистые изгибы каштанового дерева заволакивают грациозной информационно-технологической негой… Подобный яйцу Фаберже; внутри — замкнутая полость, полная золотых механизмов и наутилусовых отсеков. А в центре, в его желтке (месте неожиданном для непорочных зачатий) обретается крутейший жёсткий диск. Массивная, гибельная, гудящая штука; черный как ночь магнетитовый жёрнов, поблескивающий частицами чистого творчества. Абсолютный эталон виртуозности. Высоковольтные волночастицы, кои Моцарт генерирует в своём устрашающем интеллектуальном пекле.
Но, невзирая на весь свой алхимический огонь, — на своё раскалённое, искусственно охлаждаемое, многообъятное могущество, — компьютер недугует.
Поражён вирусом — его ЦПУ задыхается в плену инфофлегмы (моллюсочное смесиво из червячной слизи и молочка из-под угрей), у терминала несварение терминов, на материнскую плату накатывают приступы тошноты и сонных, паутинно-бредовых галлюцинаций… Грозные и тяжкие симптомы, и не по плечу самому Моцарту их исцелить. И вот ранним утром он приготовляется наведаться к своему технику — или технихе? — единственной в своём роде синьоре Сальери. Костлявая карга, чьё поведение, по мнению Моцарта, внушает тревогу, и всё же незаменимая по причине своего уникального взаимопонимания с машинами.
Встав из-за компьютера, он надевает свой громкоговорительный костюм, чьи нити основы тихонько жужжат, а поперечные нити изгибаются, поют, зовут автомобиль соткаться из воздуха вокруг Моцарта. Это устройство для передвижения более мощное, чем упряжка лошадей — но полностью состоящее из звука; чёткая механизированная оркестровка бритвоострых ревербераций и лазероподобных мотивов, опус, заменяющий карданный вал, и шасси и объемистый инфразвуковой мотор.
Гортанно гудящий, колесит-чудесит его вперёд на улицы Зальцбурга.
Его проезд по городу привлекает внимание разного рода. Щёголи в неоновых камзолах и коротких штанах с прикреплёнными к ним на шарнирах огромными павлиньими хвостами взирают на него с обожанием. Члены общества Искусственной Интеллигенции — серебряные кариатиды на долговязых гидравлических конечностях — провожают его глазами (полудрагоценными, с выражением безразличного зловестия). А те девицы, с которыми он имеет честь быть знакомым, смело машут ему ручками, девицы в напудренных париках-башнях, удерживаемых в равновесии бычьими пузырями, наполненными гелием (газом, о котором говорится, что из него состоит Солнце и что он вечно стремится в Царство Небесное), — парики высотой в несколько этажей, необъятные заверти волосяных сумасбродств с вплетённым в них плющом, или вьющейся розой или гнёздами певчих птиц, вливающих свою песнь в уличное разноголосие.