— Вы это на что намекаете? — Высокий лоб майора покрылся легкой испариной. — Патрульные, постойте тут, не выпускайте их, я сейчас.
И начальник патруля метнулся к телефону у стойки бара.
Мы молча вытеснили обоих солдат из кафе, и Эдуард обратился к ним:
— Ребята, отойдите в сторону и не дергайтесь, а то замолотим. Стойте молча пять минут, ведь ни нам, ни вам лишний шум ни к чему.
Солдаты были растеряны и явно напуганы. Два щупленьких бойца против пяти офицеров, среди которых трое выглядели громилами. Силы были явно не равны.
— Да мы ничего, понимаем, конечно, это все майор.
— Вот и хорошо, что такие понятливые, челюсти, руки ломать не придется. Счастливо оставаться, привет начальнику.
Зайдя за угол, Эдик рявкнул:
— Ходу! Бежим, а то облаву устроят и КПП перекроют. А по тропам ночью не пройти: либо часовые подстрелят, либо на минное поле наткнемся.
Пробежав триста метров, мы приблизились к первому посту. Дневальный сидел на камне и задумчиво курил, глядя куда-то вдаль, в сторону Кабула. Спокойно пройдя мимо него, мы побежали вновь. У второго поста маячил дежурный и весь состав наряда. Темнота сгущалась с каждой минутой. Прапорщик-азиат попытался преградить нам дорогу:
— Товарищи офицеры, ви куда пошоль?
— Не лезь, уйди в сторону, а то опоздаем на трамвай, тогда на твоем топчане спать будем, — пообещал ему Острогин, отодвигая его в сторону, и мы вошли в приоткрытые ворота.
— А-а-а, — задумчиво почесал затылок прапорщик и затем заорал нам вслед:
— Какой — такой трамвай, тут и рельсы нет.
Пошутили, понимаешь, да?
— Нет, не пошутили, сейчас рельсы проложим, и он придет. Только никому не говори, особенно тем, кто нами будет интересоваться. А то как-то нехорошо: выпустил ночью к «духам» за пределы гарнизона неизвестных офицеров. Не порядок! — ответил Серж.
— Стой! Стрелять буду! Мать вашу!
— Я те стрельну! И маму не трогай! Гранату сейчас брошу — всю жизнь на аптеку работать будешь! Не было никого! Понял? У, ишак бухарский… — рявкнул Грымов.
— Чего ж не понять? Ясно… — притих прапорщик.
И мы, весело смеясь, убежали вниз к кишлаку. У поворота дороги сидел торговец с лотком и при свете керосиновой лампы спорил с покупателем. Он очень удивленно посмотрел на нас и что-то прокричал.
— Что ему надо, чего орет? — спросил Ветишин. — Хоть бы кто-нибудь их язык понимал. В следующий раз Арамова нужно взять.
— В другой раз автомат нужно брать с собой. Тогда и патруль можно пугнуть, и «духов» завалить, если что, — резко оборвал его я. — У кого-нибудь, кроме меня, есть что-либо с собой?
— А что есть у тебя? — поинтересовался удивленно Грымов.
— У меня две РГО в боковых карманах штанов, по костям очень больно стучат. Сейчас запалы вверну — и уже вооружен, — и с этими словами я принялся вкручивать запалы.
— Вооружен! Только себя и нас подорвать сможешь, — усмехнулся Марасканов.
— Что-то о возвращении мы не подумали, — задумчиво почесал «череп» Острогин. — Я даже гранату и ту не захватил. Но кто же знал, кто мог предположить, что мы досрочно вернемся. Такой огромный штаб, обширный женский контингент, и так бесславно возвращаемся. Мне даже стыдно за себя, а за вас тем более.
— Мужики, я вижу, как Острогин, действительно, краснеет, — объявил Ветишин. — Ему и вправду стыдно.
— Хватит болтать, быстрее идите и молчите, накликаете беду, — забурчал Грымов. — Как бы «торгаш» этот «духов» за нами не послал.
Неожиданно со стены, которая возвышалась вокруг афганского музея, кто-то громко окликнул нас.
— Тохта (стой)!
— Бача, дуст! Салам, шурави командор буру (друг, здравствуй, русские командиры идут), — крикнул Острогин.
— А, Салам алейкум! Буру-буру (идите). Сигарет? Сигарет?
— Нист, нист (нет)! Не курим, — ответил я ему.
— На, друг, кури. У меня есть, — и Ветишин бросил пачку сигарет солдату.
— Спасиба, карашо, командор.
Весело помахав «сарбосу» руками, вытирая выступивший холодный пот, кинулись мы бежать дальше по дороге к полку.
— А ведь, если бы был сволочью, парой очередей нас мог завалить! Самое интересное, что прокричали набор слов, но друг друга поняли! — воскликнул Острогин, когда мы отошли подальше.
— Мог перестрелять.., хороший солдат попался, душевный.
Просто повезло, — согласился я. — Нечего по ночам шастать по большой дороге.
Почти бегом мы проскочили развилку на торговую базу и направились дальше.
— Ребята, а может, завернем к работницам советской торговли. Вдруг нас ждут и скучают, — предложил Ветишин.
— Тебя ждет твой любимый сейф и матрас, на котором ты время от времени спишь, если в женский модуль не пускают. И твой доблестный взвод, они-то по лейтенанту наверняка соскучились, — усмехнулся я.
— Ох, и не говори, замполит мой дорогой. Как они мне надоели, этот Исаков толстомордый, этот Алимов хитрожопый, этот Таджибабаев ленивый. А Кайрымов, Керимов, Эргалиев, Тетрадзе, Васинян. Чертов «интернационал». У всех во взводах какой-нибудь «луч света в темном царстве», а моя пехота как на подбор, — одни мамбеки и бабуины.
— Прекрати жаловаться, я тебе Сомова выделил, отличный парень, — возмутился Грымов.
— Парень хороший, но не серьезный, будет ли толк с него. Москвич — он всегда москвич. С ним, правда, весело, не соскучишься: фокусы, шутки, анекдоты, пантомимы. Мимика у парня — классная.
— Что-то вы разболтались, — зашипел Острогин. — Идите молча, а то пальнет кто-нибудь на звук разговора из Даруламана.
— Не только афганцы, но и свои могут, даже более вероятно. Как через КПП-то пойдем? На подходе пулеметчик от перепуга из ДТТТК очередь даст, вот будет хохма! Потом собирай нас по кускам и сшивай для отправки домой, — вздохнул я. — Короче молчим и идем.
Мы ускорили шаг и миновали полк зенитчиков. У ворот стоял прапорщик и молча курил.
— Дружище, звякни на наше КПП, чтобы не стреляли. Скажи, что свои, родные офицеры идут, домой возвращаются.
— Хорошо, позвоню. Опасаетесь?
— Еще как! Жить хочется все больше и больше, особенно перед заменой, — ответил ему Игорь.
— Перед заменой нечего по ночам шататься, нужно чемоданы паковать и надеяться на мастерство летчиков, чтоб хорошо долететь.
Мы уже подходили к полку, навстречу вышел дежурный Боря Стремянов, окликнув нас с опаской издалека:
— Кого черти носят? Кто тут своими называется? А-а, первая рота! Ваше счастье, что позвонил дежурный из зенитного полка, а то я бы попрактиковался в стрельбе по движущимся мишеням.
— Борис! Тихо в полку, никого не разыскивают? — поинтересовался Грымов.
— Вроде да. Шагайте быстрее к себе, считаем, что я вас не видел, если что, вернулись по тропе, через минные поля.
— А мы никуда и не ходили, — улыбнулся Ветишин…
Никуда не ходили, как же… Кто-то комбату в уши надул про экскурсию, буквально через час после нашего возвращения. Утром следующего дня все мы получили по выговору, кроме Эдуарда. Интересно почему?
Мне строгий выговор, как организатору похода. А еще говорят, что если пьянка во главе с замполитом, то это уже мероприятие…
— Обещаю первой роте, так как энергия в них кипит и выплескивается, самую трудную задачу в «зеленке», — объявил майор Подорожник. — «Зеленка» большая, и дерьма там много, на вас всех хватит!
Спасибо, вам, «добрый» товарищ комбат, но Баграмка такая дрянь, что смерть может ждать везде. Там нет ни фронта, ни тыла, нет линии обороны, нет вероятных секторов обстрела. Там есть только сплошная бескрайняя ненависть к нам, которую ощущаешь, едва приблизишься к любому кишлаку. С каждым разом все труднее выбираться оттуда. Все больше потерь. Боже, помоги нам! Хоть я и не верующий…
Комбат наказать наказал, но не сдал полковому начальству, хотя Ошуев после звонка из комендатуры рвал и метал. Дело пахло гауптвахтой: угроза патрулю, нарушение режима комендантского часа…